Ростовские «партизаны» в тылу врага

Записки ликвидатора

«Партизанами» в наше время называют тех, кого призывают на учебные военные сборы. Но ростовчан, получавших повестки в 1986 году, ждали не учения, а настоящая, с опасностью для жизни, операция, сравнимая с десантом в тыл врага.

Днём, когда машины развозят людей на работу, военный городок можно принять за пионерский лагерь. Живописный уголок в лесу, площадка для общих построений, петляющие между палаток пешеходные дорожки… Только погода уже не пионерская, и холодными октябрьскими утрами брезент палаток покрывается инеем. Поэтому в них стоят обложенные для пущего тепла кирпичом или обмазанные глиной печи-буржуйки, за которыми весь день следят специально оставленные дежурные. Поначалу по периметру палаток ещё и укладывали толстые пласты мягкого лесного дёрна, пока кто-то не догадался проверить его на радиоактивность. После чего от дёрна срочно избавились.

И устроенные в лесу дорожки, посыпанные привезённым издалека песком и щебнем, не дань доведённым до идиотизма армейским порядкам, а суровая необходимость. Это дома мы привыкли спрямлять себе путь через газоны, а здесь нужно ходить «по правилам». Иначе, ступив на траву, легко подцепишь лишние рентгены.

По этой же причине в лесу категорически запрещено собирать и употреблять в пищу ягоды и грибы. Даже полученный на базе «чистый» горох за неделю хранения напитывается «радиками», поэтому на кухню регулярно завозят свежие продукты.

Ощущение невидимой опасности буквально разлито в здешнем воздухе. Неслучайно по всей территории городка — в штабе, столовой, медсанчасти, гараже — замеряют радиационный фон. Но постоянно думать об этом — никакие нервы не выдержат. И большинство тех, кто в первые дни после приезда боялся лишний раз высунуть нос из палатки, вскоре привыкают и бросаются в другую крайность. Греются у костра, сложенного из рыжих лап убитого радиацией хвойного леса. Или гоняют в свободную минуту футбольный мяч, вдыхая поднятую ногами пыль. И больше беспокоятся не о себе, а о настроении оставшихся дома близких.

Дежурные по кухне специально просят сфотографировать их в дегероизированном виде — в поварских колпаках и с поварёшками в руках. Мол, пошлём фотки жёнам, пусть думают, что мы дальше плиты не бываем, и вообще ничего особенного в Чернобыле не происходит…

Жёны, конечно, вряд ли поверили... А вот среди высоких чиновников, обязанных знать всю правду, многие, похоже, в самом деле думали: ничего особенного не происходит. Или делали соответствующий вид.

* * *

Перебирая по возвращении в Ростов чернобыльские фотографии, я и впрямь не мог найти на них что-то героическое. То, чем занимались ликвидаторы последствий аварии, оказалось сродни черновой работе, что делала на войне, «скользя по пахоте, пехота». Работе муторной, напряжённой и внешне неброской, но без которой не выигрывалось ни одно сражение.

Как и пехотинца, ликвидатора невозможно представить без шанцевого инструмента. После того как разведчики-дозиметристы обследуют местность, в ход идут обыкновенные лопаты. Заражённый грунт снимают на глубину и переправляют в кузова самосвалов для захоронения в огромных котлованах-могильниках. Туда же летят с разобранных крыш листы шифера, доски заборов и колодезных срубов. Рано или поздно место в тех же могильниках займут и сами машины, ещё вполне на ходу, но успевшие напитаться радиацией. А на смену им придут новые колонны.

— Когда американцы увидят фотоснимки, сделанные со спутников-шпионов, зависших сейчас над Чернобылем, у них от изумления глаза на лоб полезут, — говорит замполит батальона Саша Шульгин, на гражданке возглавлявший отдел в тресте «Кавэлектромонтаж». — Наверное, никогда ещё в одном месте не собиралось столько людей и техники со всего Союза!

Нет-нет, да и попадаются в зоне и просачивающиеся сюда сквозь многочисленные кордоны «аборигены». Вот и Митрофан Билан решил проведать свой дом. Помнящий ещё коллективизацию старик рассказал, что весь их колхоз вывезли под Киев. Пока живут в чужих домах, но к зиме обещали обеспечить всех собственным жильём, а дальше… Может быть, и родная хата ещё на что сгодится. Не зря же в соседней деревне Рудаково повесили огромный лозунг со словами Горбачёва, мол, обязательно вернём чернобыльскую землю её жителям!..

— Конечно, дед, не боись, — подбадривают его ликвидаторы, — для того мы сюда и приехали.

Лишь врач-радиолог Борис Клейнер тихо, только для нас скажет:

— Мы сами ещё толком не представляем, куда попали.

* * *

Летом 1986-го невдалеке от границы 30-километровой зоны появился посёлок с необычным названием Белый пароход. С разных рек и пароходств Союза туда пригнали своим ходом два десятка пассажирских лайнеров, давших имя новому посёлку и ставших домом для ликвидаторов и командированных на АЭС специалистов со всей страны. Но когда подсчитали, сколько времени тратят они каждый день на дорогу туда-обратно, решили поселить их поближе, в районном центре Чернобыль, благо, все дома в нём после эвакуации населения пустовали и после проведения дезактивации должны были подойти для временного проживания.

Мой коллега Михаил Дзябенко сфотографировал МАЗ, в кузов которого летит здоровенный шкаф, выброшенный нашими товарищами из верхнего окна пятиэтажки. Так же «безжалостно» зачищали они квартиры от всей прочей утвари, включая оставленные выехавшими жильцами гардеробы и посуду. И шли дальше — из дома в дом, из подъезда в подъезд.

Водитель потом рассказывал, как по пути на могильник его тормознули и попросили в обмен на водку разрешить им поковыряться в кузове. И если бы он не послал их подальше, кто знает, в каком городе, на каком рынке всплыли бы радиоактивные шмотки из Чернобыля.

А всё то, что не подлежало захоронению, нужно было тщательнейшим образом отмывать специальным раствором. Столько пожарных машин с брандспойтами, сколько нагнали сюда, никогда не было во всём Ростове, да, наверное, и в Москве!

Делалась эта работа не только для безопасности живущих и работающих в зоне. Порывами ветра радиоактивная пыль разносилась на десятки километров за её пределы. Поэтому «отмывали» не только Чернобыль, но и неэвакуированный белорусский райцентр Брагин, и обочины бесконечных дорог. На идущих вслед за АРСами ликвидаторов быстро нападал кашель, от которого не спасали и респираторы, начинало резать в носу, а во рту возникал знакомый всем чернобыльцам привкус, не хуже дозиметра предупреждающий об очередном «выбросе» с ещё не укрощённого реактора.

* * *

Несмотря на своё грозное, ставшее всему миру известным название, Чернобыль стоит довольно далеко от станции и оставляет впечатление заштатного городка, по улицам которого продолжают ходить пусть и одетые в камуфляж люди, машины. А настоящее «зазеркалье» начинается в Припяти — современном многоэтажном городе, специально построенном для обслуживающего персонала АЭС.

Услышав о нашем дальнейшем маршруте, водитель останавливает машину, чтобы наглухо задраить стёкла. Дальше уже не только почва и вода, но и сам воздух дышит смертью. Ещё один, уже последний шлагбаум на трассе (вышедший к нам патруль вызывает не раздражение, а сочувствие: угораздило вас, ребята, здесь стоять), и вот мы уже летим во весь опор по широким проспектам мимо ещё совсем новых, но мёртвых высотных домов и школ, не обращая внимания на ставшие ненужными знаки «Осторожно, дети!».

Сразу за городом начинается станция. По зависшему над одним из энергоблоков дирижаблю, с которого в автоматическом режиме ведётся замер уровня радиации, даже ребёнку понятно, где именно «рвануло»

26 апреля. Сейчас, по прошествии почти полугода, вокруг аварийного блока завершается возведение бетонного саркофага. Но никаких признаков строительного аврала, естественно, не видно. Лишь раз показалась какая-то фантастическая, в странном (с ног до головы) одеянии — импригнированном комбинезоне — фигура, похожая на космонавтов, какими их показывают в репортажах из открытого космоса. Здесь, впрочем, условия для человека не лучше.

В общей сложности через Чернобыль прошли тысячи ростовчан. Причём, как вспоминали потом, самый короткий по времени работы призыв оказался и самым, пожалуй, тяжёлым. Наши земляки участвовали в сборе остатков графита, разлетевшегося после взрыва реактора на десятки метров вокруг. Сначала эту работу делали японские роботы, а когда машины выработали свой ресурс, в «бой» бросили ликвидаторов. Спецкомбинезонов им не выдали, а от сковывавших движения тяжёлых свинцовых фартуков, попробовав, отказались сами, сделав ставку на скорость. Отсчёт рабочим сменам вёлся не на часы — минуты, а в непосредственной близости от «трубы» — на секунды, и мало никому не казалось…

…Обязательная для всех побывавших в Припяти процедура дезактивации у знакомого шлагбаума. Вытирая лицо и руки одноразовыми полотенцами, с тревогой смотрим на работающего с нашим «УАЗом» дозиметриста: как бы не заставил отгонять наш хватанувший «радиков» транспорт прямиком на могильник. В этот раз, слава Богу, пронесло…

* * *

Наглядная агитация, как обычно, соврала. Вопреки заверениям Горбачёва, на жительство в 30-километровую зону возвратились за прошедшие двадцать лет лишь единицы старожилов — те, кому уже нечего терять. Саму атомную станцию, уцелевшие блоки которой уже в 1986 году были вновь введены в рабочий режим, руководство ныне суверенной Украины решило окончательно закрыть. На этом давно настаивает Запад, правда, обещанных денег на консервацию АЭС и строительство нового саркофага на 4-м блоке пока не даёт.

А ростовские «партизаны» созваниваются друг с другом в преддверии очередной годовщины аварии. Апрельские встречи стали у них традиционными.

— Испытываешь в эти минуты противоречивые чувства, — говорит Борис Клейнер, и сейчас, несмотря на полученную инвалидность 2-й группы, работающий в радиологическом отделении Ростовского онкологического института. — Радость от общения со старыми товарищами. И горечь, когда видишь, как же износились те, кто когда-то приезжал в Чернобыль крепким и здоровым.

Вспоминаем общих знакомых, «батяню Илларионыча», как с уважением и любовью величали полковника Николая Клеймёнова — командира Ковалёвского полка ГО, «под знамёна» которого призывались ростовские ликвидаторы. Ещё одного из немногих кадровых военных — лейтенанта Серёжу Арсентьева, после Чернобыля работавшего на землетрясении в Спитаке, и теперь тоже полковника, начальника МЧС в Батайске. Ростовских «партизан» Сергея Гужвина, Алексея Шаньшина и других. Многие из них стали инвалидами, а иных уж нет в живых, и этот мартиролог постоянно пополняется.

Невольно возникает вопрос: во имя чего все эти жертвы? И не являлись ли ликвидаторы простыми пешками в затеянной в 1986-м вокруг чернобыльской аварии большой политической игре? Однозначно и не ответишь. Одно можно сказать твёрдо: пока политическое руководство страны делало хорошую мину при плохой игре, ликвидаторы действительно спасали и спасли здоровье и жизнь десятков тысяч людей.

Как сказал Александр Шульгин, сейчас тоже инвалид, проживающий в Пролетарском районе Ростова, весь мир должен быть благодарен нашим ребятам, которые по сути заткнули своими телами образовавшуюся в результате аварии радиоактивную «дыру».

Насчёт всего мира не знаю, но в 1996 году Шульгина включили в отобранную по всей стране группу участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, представленных к награждению орденами Мужества. Церемония была приурочена к 10-летию аварии и проходила в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца. Почему-то Александру запомнился чистенький холёный чиновник с бородкой и пухлыми белыми ручками, подробнейше объяснявший «господам чернобыльцам» правила дворцового этикета. Наконец распахнулись парадные двери, и к установленной посреди зала трибуне, ни на кого не глядя, прошествовал не то чтобы президент, а натурально царь Борис.

А после этого всё-таки светлого праздника опять потянулись будни с бесконечными хождениями к чиновникам, нередко заканчивающимися обращениями в суды, только через которые порой и удаётся выбивать в полном объёме выплаты, «железно» положенные ликвидаторам по федеральному закону «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС».

Сейчас грядёт новая юбилейная дата. Хорошо, если бы власть в этот раз вспомнила о ликвидаторах всерьёз и надолго. Иначе скоро их останется не больше, чем ветеранов Великой Отечественной.