Дети пророка. Мусульмане

По официальным данным 20 миллионов жителей России исповедуют ислам. Правительство Москвы санкционировало строительство соборной мечети, которая будет вмещать шесть тысяч человек. В это время события из новостных блоков представляют мусульманина бородатым мужчиной, обиженным на работников культуры, а женщину непременно в хиджабе и с непонятным мнением о мире. Как выглядят обыкновенные посетители ростовской мечети, узнал Анатолий Евтушенко.

«Не бывает плохих народов или религий — бывают плохие люди», ─ истина кажется прописной, но слышал я её только от знакомого мусульманина. В Ростове долго не могли построить мечеть: где бы её не закладывали, местное население тут же начинало быть против, и строительство прекращали. В конце концов нашли место в роще на Мирном, где в радиусе метров ста нет жилых строений, только упорядоченные зелёные насаждения. Я прихожу туда в пятницу, в компании с Муслимом.

Мой университетский товарищ в годы, когда мы с ним делили комнату студенческого общежития, неоднократно и довольно бескомпромиссно будил меня в пять утра, так как, будучи спросонья, забывал, что я не совершаю намаз. Он отличник, полиглот (знает семь языков) и просто примерный мусульманин: в переводе с арабского его имя означает «верный богу». «Можно мне в мечеть с тобой сходить в пятницу?» — задаю вопрос без надежды на утвердительный ответ, поскольку, согласно моим представлениям, присутствие в мечети христианина если не воспрещается, то уж, по крайней мере, не приветствуется. Вопреки ожиданиям из трубки донеслось: «Без проблем. В 12:20 встретимся на остановке возле СКА».

Дело в том, что моё представление, как и представление о мусульманах большинства людей, происходит из масс-медиа. А в его стандартный комплект входят шахиды, женщины в паранжах и фильмы про русских солдат, насильно обращённых в ислам. Муслим к представителям других концессий относится довольно медитативно. Он говорит, что ему всё равно, кто во что верует, что каждый волен выбирать свою религию. «Одно плохо, — добавил он после своей речи, — вероятно, мы не встретимся в раю — никто из немусульман в рай никак попасть не может». Хотя кого именно после смерти ждет лучшая жизнь, — мусульман, христиан или буддистов, — мы в тот вечер так и не решили.

Муслим приходит в мечеть со своим другом Бекханом. Мечеть издалека кажется еще недостроенной: следы гусениц трактора, недоделанные ворота, разграфиченные бетонные плиты, служащие оградой. Дорогу преграждают цыгане, которые преследуют ровно те же цели, что и у православного храма, и сегодня, и за тысячу лет до этого. С местом они не прогадали: каждый мусульманин обязан отдавать сороковую часть своего заработка просящим. Муслим даёт им мелочь.

Возле ворот мечети очередь, в которой стоят терпеливые женщины. Продавец-пакистанец выложил на прилавок сосиски, колбасу и куриц.

— Ну да, вот менталитет: возле храма обязательно должен быть рынок.

— Это единственное место, где мусульмане могут купить продукты из мяса животных, убитых по мусульманским правилам, ножом и с молитвой. Другие нам нельзя, — объясняет Муслим и отправляет Бекхана с деньгами в конец очереди.

Входим в мечеть.

— Куртки не снимайте, — по-отечески заботливо советует нам человек, который выглядит так, что про него хочется сказать не «пожилой», а преклонных лет, — сломались отопительные котлы — холодно. Обувь и сумки кладём в ящики. Они не закрываются на ключ, и за ними никто не присматривает — ни один мусульманин никогда не согрешит в мечети. Из этой комнаты переходим в следующую. Она очень большая и очень холодная.

— Обычно здесь топят и по ковролину ходить приятно. Ну, ничего. Это недолго. Посиди там, — говорит Муслим, указывая на самый дальний угол мечети, — только не ходи перед молящимися.

В Ростове 70 тысяч мусульман, в мечети — человек 200-250. Некоторые не пришли, потому что не могут оставить работу или учебу (пятница ведь), а некоторые просто потому, что недостаточно верят. Среди таких неверующих ─ студентка из Адыгеи, Зарина. На мой вопрос, почему она не ходит в мечеть, отвечает вопросом, который ставит меня в тупик: «А ты когда последний раз был в православном храме?» Но ведь из меня какой христианин? Я б, может, и вовсе остался б некрещёным. Родился — крестили, меня не спрашивали. «А меня спрашивали?» — снова в яблочко попадает адыгейка. За это её недолюбливает Муслим. А ещё за то, что у нее роман с русским крещёным юношей, который впрочем, такой же христианин, как Зарина — мусульманка.

Мечеть заполнилась почти полностью. Муфтий читает проповедь: сегодня речь идет о шахидах. В представлении россиян шахид — террорист со взрывчаткой на поясе, в исламе же к шахидам относятся восемь категорий людей. Среди прочих женщины, умершие во время родов и люди, погребённые под завалами. «Не тот шахид, кто взрывает дома, убивает женщин и детей, а тот, кто умирает от его рук. СМИ извратили это понятие. Террористы — вообще не мусульмане!»

Началась молитва. Народ построился в шеренги и каждый подошел вплотную к соседу. Последний ряд, за которым скромно сидел я, в результате миграции разбился на два: прорыв произошёл как раз посередине. Больше всего по этому поводу беспокоились те, кто как раз стоял у разлома шеренги — продавец мясных изделий справа и какой-то кавказец слева. В поисках человека, который смог бы закрыть эту брешь, он обернулся и жестом позвал меня молиться сначала первый, а потом и второй. Я жестами отказался. Не знаю, чем бы все кончилось, но кто-то из запоздавших закрыл пробоину и все успокоились. Муэдзин запел (пел он отлично, только ему тяжеловато давались низкие ноты).

После дружного и негромкого действа, все потянулись к выходу. Остались самые убеждённые. Не без сожаления я заметил, что Муслим именно такой — я очень сильно замёрз.

— Ты куда сейчас? Мне на Центральный, ─ я рассчитывал на компанию.

— Да, я тут с друзьями…