«Я БЫ ВЫРАЗИЛСЯ, ДА ЦЕНЗОРА ЖАЛКО...»

Почти с тех самых времен, как образовалась письменность, в мире существует цензура. Ей подвергались книги, газеты и даже личная переписка. В нашей стране в частной жизни особенно ярко она проявила себя в XIX веке, при царской власти. Но и теперь, в век демократии, цензуре также нашлось место. Сегодня читатели узнают о такой экзотической профессии, как тюремный цензор.

Каждый день в СИЗО № 1 города Ростова-на-Дону подследственным приходит около четырёхсот писем и почти в два раза больше посланий ежедневно покидает его стены – согласно инструкции подозреваемым и обвиняемым разрешена переписка без ограничений. В то же время существует вероятность передачи сведений, способных изменить ход следствия (когда подозреваемые начинают менять свои показания) и потому все письма проходят через тюремную цензуру. Причём срок вычитки ограничен тремя днями, не считая праздников и выходных. Исключение составляют сведения о смерти или тяжком заболевании родственников, которые должны сообщаться сразу же.

В СИЗО на Кировском в должности цензора работают три человека. Каждому из них ежедневно приходится рассматривать около двухсот писем, разбирая любой почерк. Работа эта требует усидчивости, большого внимания и ответственности. Недаром на эту должность стараются брать женщин, потому что они дисциплинированнее мужчин.

Пристальное внимание уделяется письмам заключённых, склонных к побегам и суицидам. Если о ком-то из подследственных поступает такая информация, его берут на особый контроль. Переписка между двумя заключёнными разных пенитенциарных заведений допустима лишь с разрешения тюремной администрации. В письмах запрещено сообщать сведения о службе безопасности, маршрутах передвижения во время следственных экспериментов, угрожать и т. д.

Обычно заключённые, которым есть что скрывать от тюремной администрации, проявляют чудеса смекалки и сообразительности в передаче информации на волю. Они виртуозно используют эзопов язык и шифруются не хуже известных шпионов. Тайный смысл своих посланий они прячут при помощи различных отметок, исправлений, проколов листа, пробелов через определённое количество слов – по принципу азбуки морзе. Некоторые манипулируют с буквами: подчёркивают их, вставляют в основной текст печатные, переставляют в словах. Из «неправильных» букв составляется новое слово. Одни умельцы пишут своё послание на бумаге, которая была перед этим подложена под другой текст, после чего на ней остались продавленности. Другие карандашом пишут сообщение внутри самого конверта. Письма, в которых цензор обнаружит что-либо из перечисленного, изымаются и уничтожаются.

Иногда кодирование информации происходит даже с помощью периодических ошибок. Обнаружить их сложнее всего, поскольку зачастую (но не всегда) завсегдатаи тюрем не отличаются грамотностью. Каждый день цензорам по долгу работы приходится сталкиваться с таким жутким «каверканьем» родного языка, что они и сами не знают, смеяться, читая их, или плакать. В общем изгаляются подследственные, кто во что горазд. Благо заниматься им особо нечем. И именно от цензора зависит, сможет он обнаружить второй смысл письма или примет шифр за обычные ошибки и описки. Проработавшие в этой должности довольно долго намётанным глазом сразу могут отличить одно от другого.

А вот матерные слова подследственные используют редко. Знают, что этого нельзя писать. Даже поясняют: «Я бы выразился, да цензора жалко». «Феню» используют только неоднократно судимые, те, кто даже про себя «ботает» на ней. Некоторые в изысканных выражениях обращаются непосредственно к цензору: «Уважаемый Цензор, прошу Вас поскорее прочесть это письмо, простить автора за невольные ошибки и пропустить его к моим близким». А вообще, заключённые настолько свыклись с присутствием цензуры, что стараются её не замечать – без всякой скованности пишут интимные вещи своим близким. Над одним письмом, посвящённым счастливым отцом новорождённому сыну и его матери, цензор плакала. В основном же подозреваемые живут воспоминаниями о прошлой, свободной жизни. Они перебирают в памяти каждую мелочь, удивляясь, как могли не ценить этого раньше.

У многих людей, попавших в заключение, с появлением массы свободного времени обнаруживаются и дремавшие до тех пор таланты. И начинают они рисовать, писать стихи, рассказы и повести. Тщеславие требует общественного признания, свои произведения заключённые посылают на волю, ну а цензорам, соответственно, приходится просиживать над толстенными тетрадями дни и ночи. Так же как и внимательно просматривать книги, журналы и любую печатную продукцию, проверяя её на наличие запретной информации. Вот только, в некоторых случаях вся эта кропотливая работа идёт насмарку, когда адвокаты сами приносят подозреваемым устные или письменные инструкции с воли. Но это уже другая история...