ВТОРАЯ АТАКА ВИКТОРА БОРИЛОВА

Музыкантами, как известно, не становятся, а рождаются. Кто-то бегает по детскому саду с автоматом, а кто-то играет на пианино. У одних — чёткий приказ, у других — не менее строгие ноты. Что тяжелее — ходить по плацу или разучивать гаммы? Но если у военных бывает и «мирное время», то жизнь музыканта — это всегда война. Он бежит по горящему полю, постоянно преодолевая препятствия, главные из которых — он сам и неумолимое время. Бежать тяжело, но каждый знает: стоит остановиться — и ты мёртв. Мёртв как музыкант.

Виктор Борилов бежит вот уже более 45 лет. «Живая легенда советского и постсоветского джаза», — так пишут о нём энциклопедии. «Профессор» — так зовут его скупые на оценки ростовские музыканты. Большой послужной список — в нём и «Поющие сердца», и биг-бенд Назаретова. О Борилове можно скорее где-нибудь прочесть, чем где-нибудь услышать. Не в последнюю очередь потому, что лет десять назад этот талантливейший музыкант просто… исчез, накрытый осколочной миной обстоятельств. Но, в отличие от многих, не умер, а, контуженный, все эти годы пролежал в окопе. В прошлом году Виктор Борилов записал пластинку блатных песен в джазовой обработке, а в этом — уже готов снова пойти в атаку. С гитарой вместо автомата.

7С:— Почему не саксофон, а гитара?

— Не только гитара, и, к слову, не только джаз. Я не только гитарист, я и клавишник, и барабанщик, так по жизни сложилось. По образованию я баянист-народник, приходилось даже петь — почти плясать. Но гитара тянула всегда — с начала 60-х, когда вся эта музыка, т.н. «западная», была запрещена. Тянуло пощупать — на чём это «Битлз» играют. Учился сам, слушал записи и пытался подражать. И ещё, гитара — достаточно необычный инструмент, у неё нефиксированный строй. По широте диапазона её можно сравнить только с человеческим голосом. На ней можно повибрировать, передать какие-то интимные стороны звучания. Завораживает, когда в руках инструмент, он тебе подчиняется, и ты не знаешь, что будешь играть в следующую минуту. Когда ты выходишь на определённый уровень, чувствуешь, что можешь импровизировать и свои мысли высказывать музыкой, а не словами, и те, кто тебя слушает, невольно погружаются в ту же атмосферу, становятся частью музыки.

7С:— Чем вы занимаетесь сейчас?

— Официально я безработный, занимаюсь собой. Удалось выпустить шансонообразную пластинку, отрицательных отзывов не было. От первой до последней ноты я всё сыграл и записал сам. Мой компаньон, Александр Путилин, это свёл и занимался продвижением. Я понимаю, в Москве нужно жить, иметь вокруг себя много людей, которые заинтересованы материально.

7С:— Почему же вы там не живёте?

— Москва — очень суетный и тяжёлый город, который я не принимаю. Человек там одинок. Пиетета перед ней у меня нет. Здесь я спокойно живу, в нормальном климате, и решаю все творческие проблемы. Но на каком-то этапе без Москвы не обойтись. Есть конкретные предложения, будем ездить. Я сейчас хочу сделать более интенсивной концертную деятельность.

7С:— Речь идёт о шансонной программе?

— Нет, и джаз, и рок, и фьюжн. Я очень агрессивно настроен. Москвичей надо на место поставить. В столице очень мало достойных инструменталистов. Остались только так называемые музыканты, которые играют в так называемых рок-группах. Я вообще отрицаю русский рок во всех его проявлениях. От первой до последней ноты.

Когда я работал в «Поющих сердцах» — почти два года, — ансамбли были приблизительно одинаковые: ВИА, где весь репертуар визировался. Если мы хотели спеть «Битлз» — это можно было сделать только на русском языке. На концертах всё было строго, две их песни подряд спеть было нельзя — расстрел на месте. Музыкант — профессия опасная во все времена. В тех же ресторанах — то драки, то выстрелы. Как сейчас — не знаю, я уже давно не работаю в ресторанах… «Пламя», «Голубые гитары»… сколько их было. И все они считали себя какими-то особенными, чуть ли не ровней «Дип пёрпл». Хотя инструменталистов или вокалистов, способных завести зал, среди них не было. «Не надо печалиться, вся жизнь впереди»… Какая бы она ни была, эта супергруппа, мне такая музыка была не нужна. Советская песня — отдельная тема. Как по радио: вы слушали песни советских композиторов, а теперь слушайте музыку. С роком ситуация та же самая.

Никакие тексты не спасут песню, если музыканты не умеют играть. Им просто удобно — попали в колею, зарабатывают реальные деньги, и их это устраивает. А творчества — ноль. К сожалению, это так. Я же просто хочу поиграть. Выйти на какой-то новый уровень и посмотреть, как кто воспринимает — попадаю ли я в цель или не попадаю.

7С:— Чем было вызвано более чем длительное молчание?

— Всеми предыдущими событиями. Больной умер, потому что жил. Закончилась эпоха. Я проработал с Кимом Назаретовым 10 лет, и как аранжировщик биг-бэнда, и как солист, и как вокалист. Мы ездили на все фестивали, потом даже надоело ездить — сценарий везде был один и тот же. Были европейские гастроли. Если я ездил со своим квартетом, полностью своей программой — не какими-то чужими вещами — нас принимали отлично. А потом, здесь, в Ростове, я упёрся в какую-то стену. Места для репетиции нет. Постоянного состава нет — я не могу платить деньги, их негде взять. Аппаратуры нет. Всё на голом энтузиазме. В 1991 году записали первую пластинку, и она сразу вошла в фонды российского радио — полностью, все 8 вещей. До нас такого не было. Некоторое время крутили на телевидении, какие-то заставки делали, я даже гонорары получал с этого — копейки. Постепенно все музыканты разбежались, а я, как пламенный патриот, думал, что в России можно решить все вопросы. А решить не удалось. Пришлось выбирать — либо я в Москве, либо с семьёй. Выбрал семью. А потом Ким умер, и, как это ни грубо звучит, вовремя. Он не увидел, как развалилось всё то, что он с таким усилием пробивал. Сейчас такого уровня нет… Всё это вместе слилось. И в итоге — абсолютная апатия, нежелание играть.

7С:— Что стало толчком к возвращению?

— Ездил играть на Запад, там неважно, в каком году ты заработал свои 150 долларов, они пролежали 10 лет и такими же остались. Скопил на компьютеры и аппаратуру. Сейчас я могу всё делать автономно, дома — от идеи до готового диска. Официально учусь процессу звукозаписи в Детройте, по интернету. Пока сдал одну сессию. В режиме on-line задаются тестовые вопросы, на которые надо ответить за две минуты. И если задерживаешься с ответом — всё, считай, что сессию не сдал, её переносят. Обучение платное, в год около 600 долларов.

7С:— У музыканта, живущего в России, есть какие-нибудь перспективы?

— Думаю, что нет. Только у небольшого числа людей, которые понимают — чтобы хорошо играть, нужно хорошо работать и учиться. И не просто заниматься дома. Нужна и концертная практика. А кто-то берёт гитару и лет через десять понимает, что надо было идти в бухгалтеры. Полезней для здоровья.

Перспективы… С горечью должен констатировать — сейчас ситуация ещё хуже, чем в советское время. Я не сторонник предыдущей власти, но всё равно — при коммунистах для музыки что-то, хоть по обязаловке, но делали. Сейчас нет запретов, но — ты никому не нужен. Хотя на мне можно миллионы делать. Очень много идей, и всё записано. Вот ноты. Пишу, пишу, как коллега Бетховен. Нет, скорее Гайдн. Его жена нотами топила печку. Он всё время писал — сонаты, концерты. Если больше сотни сонат осталось, представляете, сколько сожгли? Тысячи.

7С:— А сколько произведений у вас?

— Я не считал. Одних песен только наберётся около 300. Музыканта, который единожды начал сочинять, может остановить только безвременная кончина. И куча записных книжек — кусочки мелодий, басовых партий, текстов. Что-то даже где-то и звучало. Вот, страницы жёлтые, видите? Записывал в надежде, что когда-то что-то произойдёт. Всё лежит и ждёт чего-то. У нас нет реального шоу-бизнеса. Вот в Штатах — реальный бизнес. И высота, на которую может подняться талантливый человек, и равно глубина, на которую он может упасть, неизмеримо отличаются от отечественных. В России самое распространённое явление — это полуталантливость.

7С:— Из-за ущербности системы воспитания музыкантов?

— Скорее из-за отсутствия оной. Есть музыкальные школы, училища и консерватория. Вот основные ступеньки. Но они, к сожалению, для шоу-бизнеса абсолютно бесполезны. Особенно консерватория. Это прямой враг любой джазовой и роковой музыки. Потому что там работают люди, далёкие от этого. Для них это орбита Марса. Они не понимают, как можно выйти и импровизировать, и считают это каким-то шарлатанством. Хотя все классики — Бах, Гендель — импровизировали. Высокоталантливые люди, которых настигло забвение. Баха открыли через 200 лет после его смерти. А сколько музыки не дошло? России не нужны музыканты. Денег на них не сделаешь. Всё приобретает какие-то извращённые формы.

У меня хорошая пресса с западных фестивалей. Я играл с очень многими людьми, которые определяют лицо современного джаза. Так получилось — я не стал рокменом, хотя в душе я больше роковый музыкант. 20 лет в консерватории работал — не мог отказать Киму. Сейчас жалею об этом. Выкинутые годы. Они даже на 50-летие не вспомнили, что я есть. Увы, более хамского отношения к музыканту, чем у нас, нигде нет.

Тем не менее, я решил начать всё снова. Хотя пытался бросить этим заниматься. Но музыка настолько проникла… её невозможно выбросить из жизни. У меня привычка — 24 часа в сутки я решаю музыкальные проблемы. Возникает какая-то новая мысль, и её надо продумать и записать. Для чего, и как её превратить в деньги — это другое дело.

7С:— Но ведь есть и простые пути, не пытались писать музыку, скажем, для какого-нибудь Шуфутинского?

— Ну настолько противную им музыку надо писать... Почему-то считается, что публика — такая дура, ей нужна вся эта пошлость, которая валится на нас из телевизора и радио. Мне не хочется этим заниматься.