Шелковые витражи моей мечты

Ростовчанка Елена Богданова не знает, изобрела она новую технику или нет. Но признается, что теперь, занимаясь любимым делом, чувствует себя счастливой. «А что это такое?» — то и дело спрашивают посетители, приостанавливаясь возле картин.

Нельзя сказать, что собирается толпа. Но и мимо не проходят. На выставке мебели (о ней мы писали в «НВ» №№ 311-313), где архитектурная студия «Моцарт» представила эти картины, вообще не так уж и многолюдно. В полупустом пространстве картины притягивают взгляд.

— Видите, опять спросили о технике, — говорит Елена Енокиевна, возвращаясь после разговора с очередным любопытствующим. — Значит, действительно интересно людям, как это сделано.

Дело в том, что несколько минут назад я спросила, не хочет ли художница Богданова взять патент на свою технику росписи по шелку. Ведь, когда она заинтересовалась батиком (живописью на ткани — А.С.), ни один из стилей этого искусства не показался ей похожим на то, что виделось в воображении. И Елена Богданова изобрела свой метод. Его основное отличие — отсутствие четкого контура вокруг рисунка, который сразу бросается в глаза в классическом батике.

— Может, кто-то где-то и пишет так, как я. Или будет писать. Пусть. Все равно каждый делает это по-своему. А красоты хватит на всех, — отвечает на мой вопрос художница.

Уверенное слово

Шелк пропускает свет. Если повесить картину на белую стену в солнечном месте комнаты, она будет как бы светиться изнутри — лучи солнца, отраженные от стены, проходят сквозь ткань. Краски устойчивы к влаге и к нагреву. Поэтому такие росписи могут применяться как «в высоком стиле» — как картины, так и в качестве плафонов, обрамления зеркал в ванной комнате и тому подобное.

— Шелк близок к витражу своей прозрачностью, легкостью. Это как акварель на ткани, — говорит Елена. — Не люблю писать маслом.

Задача как раз и состоит в том, чтобы передать в картине хрупкость, тонкость, пластичность самой натуры. Елена Богданова рисует цветы и мечтает рисовать бабочек.

— Для себя самой мне всегда нужно ответить на вопрос «Почему?». Почему я рисую цветы под большим увеличением, как под микроскопом? Я хочу, чтобы люди увидели красоту. Ведь этот цветок, который на картине изображен так крупно, он же размером с кончик пальца! И никто не знает, что изнутри он так причудливо устроен. А когда я побывала на выставке бабочек, поняла, что их тоже обязательно нужно изобразить на шелке. Летающие цветы. Хочу изобразить их в полете.

Делает свои работы Елена Богданова, естественно, на продажу. В этом ей помогает архитектурная студия «Моцарт», которую организовали ее дочь Лидия с мужем Сергеем Тертичным.

— А почему такое название — «Моцарт»? — спрашиваю я.

— Говорят же, что «архитектура — это застывшая музыка». Хочется, чтобы от нашей работы у людей было впечатление легкости и радости. Как от музыки Моцарта. «Как корабль назовете»… Хорошее, уверенное слово, — говорит Лидия Богданова.

— Главное, чтобы Сальери на вас не нашлось, — замечает Елена Енокиевна.

— Хотим связываться по электронной почте, работать дистанционно. Как сейчас делают за границей. Чтоб работать не только по Ростову и области, но и по всей России, — делится планами Лидия.

Твердо знаю: надо делать то, что нравится

Среди работ Елены Богдановой есть и репродукции. Больше всего художница любит переводить на шелк картины Альфонса Мухи. Это чешский живописец, живший в конце XIX — начале XX веков. Впоследствии один из самых известных представителей стиля «модерн», в юности он делал декорации для театра, да такие, что его работой заинтересовалась великая Сара Бернар. И вскоре стала его возлюбленной. Выдающийся иллюстратор, ювелирный дизайнер и плакатист, Альфонс Муха оставил ряд чарующих изображений женщин, роскошных и томных. В его время они бесконечно тиражировались, умножая его славу. Эти «витражные» дамы прямо так и просятся на шелковое полотно.

Примечательно, что еще год назад в жизни Елены Богдановой не было ни цветов, ни бабочек, ни репродукции Мухи на шелке. Архитектор по образованию (закончила РИСИ), двенадцать лет после института она проработала в проектной организации. Попала под сокращение. Через некоторое время устроилась на новое место службы и тринадцать лет занималась административной работой. Почему вдруг решила все поменять? Это пришло само.

— Я не публичный человек, мне больше по душе камерность. Хочу сохранить свою душу. Может быть, все дело в том, что я слишком много работала с людьми? Как бы то ни было, теперь я твердо знаю: надо делать то, что тебе нравится. Заниматься тем, к чему лежит душа.

На одну картину уходит примерно неделя. Может, и больше — если замысел сложный. А он может быть любым. Портреты на шелке художница еще не пробовала, но говорит, что, если предложат, то, наверно, рискнет.

— Хочу, чтоб люди смотрели на картину и радовались. Но для этого работать надо в определенном настроении. Помогает музыка — я чаще всего слушаю романсы Александра Малинина, вальсы Штрауса, музыку Моцарта. Да и сама работа по шелку приносит физическое удовольствие. Шелест кисточки очень приятный звук. Я много работаю сухой кистью. И это удовольствие каким-то образом потом чувствуется в работе.