Тайны «Мастера и Маргариты» раскрываются в Ростове

- Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - говорил один из персонажей «Мастера и Маргариты», а именно – кот Бегемот.

Есть ли в этом и отголосок отношения самого писателя к датам, а также ко времени вообще, - не знаю, но все же хочу напомнить: 15 мая исполнилось 115 лет со дня рождения Михаила Булгакова.

Булгаков – не из тех писателей, о ком вспоминают лишь в связи с юбилеями. Вот и сейчас дата и другое событие просто совпали во времени. Другое событие заключается в том, что сегодня (еще и в эту самую минуту) в Ростове создается увлекательнейшая книга – «Большая Энциклопедия «Мастера и Маргариты».

Ее автор – Александр Сидоров – талантливо проявляет себя во многих сферах: он и поэт, и переводчик с немецкого, и журналист. Но больше всего известен, пожалуй, как знаток и исследователь языка, фольклора, нравов и обычаев уголовного мира. Поэтому и беседу с ним я начала с вопроса:

- Скажите, Александр Анатольевич, есть в тексте «Мастера и Маргариты» нечто по вашему профилю, незамечаемое обычным читателем?

- Именно изучая арестантский жаргон и быт, я сделал несколько первоначальных интересных открытий, касающихся булгаковского романа.

Помните сон Никанора Ивановича Босого о том, как его вместе с несколькими другими гражданами, арестованными за хранение валюты, привозят в театр? Там их сажают в зрительном зале, и актеры разыгрывают целое представление с тем, чтобы вынудить этих людей к сдаче укрываемых где-то в тайниках долларов, и пр. Этим людям дают понять, что некоему всевидящему оку известны тайны их личной жизни, им читают сцены из «Скупого рыцаря»…

Я был потрясен, когда в воспоминаниях бывших узников ГУЛАГа прочел о таких случаях, совпадающих до деталей.

Это – дикая фантасмагория, но, оказывается, и так было в жизни: в 20-е годы заподозренных в хранении золота (тогда шла кампания за сдачу населением золота государству) могли, как Босого, привезти для психологической обработки в театр.

- А потом – по этапу?

- Ну, нет, необязательно. По крайней мере, тогда. Вытряхивали все, что можно было вытрясти, и – гуляй пока…

- А что насчет следов уголовного жаргона в романе?

- В Энциклопедии есть глава, которая так и называется: «Ботал ли Булгаков по фене»?».

- И как, ботал?

- И быт, и жаргон тогдашнего уголовного мира Булгаков прекрасно знал.

Возьмите сцену бала у Сатаны из ранних редакций романа: персонажи играют в типично воровскую карточную игру стос – аналог дворянского штоса. При этом употребляют термины, характерные именно для этой, уголовной, среды: бита – дана, дана – бита.

В черновиках Булгакова подобного много. К примеру, в одном из эпизодов персонаж напевает мотив блатной песни «гоп со смыком», а в ершалаимской главе Варраван, освобожденный волей толпы и синедриона, насмехается над Иешуа: как хорошо, мол, что тебя замели. Типичный уголовный сленг.

В окончательную редакцию романа эта сцена не вошла, но слово «замели» возникло в финале, а в рассказе о репрессиях, которым подверглись черные коты после похождений свиты Воланда: «А тем временем старушка, узнавшая от соседей, что ее кота замели, кинулась бежать в отделение и поспела вовремя».

- А скажите, сколько Аннушек связано с обстоятельствами гибели Берлиоза?

- Две. Та, которая пролила подсолнечное масло, и вагоновожатая.

- На самом деле там присутствует и третья Аннушка. Потому что «Аннушка» - это еще и жаргонное слово 20-х годов, обозначавшее «смерть». Выражение было: «Взять на Аннушку» - то есть испугать угрозой смерти.

Согласитесь, что знание подобных вещей помогает глубже понять роман. Поэтому в моей Энциклопедии в отличие от многих других книг о романе очень большое внимание уделено атмосфере, быту, языку, даже моде тех лет. Ведь мистика Булгакова тесно переплетена с вполне конкретными реалиями.

- Велик соблазн обнаружить иной смысл, найти подтекст в каждой булгаковской строчке. Есть вот исследование, где утверждается, будто повесть «Собачье сердце» - не что иное, как пародия на внутрикремлевские интриги тех лет. И тогда профессор Филипп Филиппович Преображенский оказывается замаскированным Владимиром Ильичем Лениным, доктор Борменталь – Троцкий, кухарка Преображенского, ловко разделывающая мясо и куриные тушки, - кровожадным Дзержинским, а Полиграф Полиграфыч Шариков – Сталиным…

Как вы смотрите на такие дешифровки?

- Этих попыток много. Встречаются среди них совершенно абсурдные, но есть – не лишенные рационального зерна. Они были бы интересны, если бы их авторы не пытались полифоничные образы Булгакова свести к схемам.

В одном из исследований (содержащем, кстати, любопытные факты и наблюдения) делается такая расшифровка: мастер – это Максим Горький, Маргарита – его гражданская жена актриса Мария Андреева, Воланд – Ленин и т.д.

Допустим, какое-то сходство Горького с Мастером можно обнаружить. Но с Гоголем его еще больше. И с Маяковским есть параллели. Не говоря уже об очевидной автобиографичности образа Мастера: даже шапочка, описанная в романе, была у Булгакова, - ее подарила ему Елена Сергеевна.

А сколько желающих поставить знак равенства между Воландом и Сталиным! Но это ведь совершенно не так.

В ранних редакциях романа нечистая сила даже боролась против Сталина: Бегемот и Азазелло (точнее, тогда еще Фиелло) освобождали Мастера из концлагеря, убив при этом немалое, видимо, число чекистов.

Да и сцена на площадке Румянцевского музея (прощание Воланда и его свиты с Москвой) в черновиках выглядела по-иному: на штурм здания были брошены войска, им на подмогу летели истребители…

Более того, с 1934 г. отношение Булгакова к Сталину изменилось коренным образом.

- Что же между ними произошло?

- Не между ними - в стране. В Энциклопедии я привожу факты, которые в последнее время в публикациях, предназначенных широкому кругу, не упоминаются.

С 1934 г. в СССР началось то, что Троцкий и многие пламенные большевики назвали контрреволюцией. То есть Сталин, который еще недавно говорил, что вся история России – это история ее позора, осознал: так дальше нельзя. Перестарались, ломая традиции и сокрушая прежние пьедесталы.

Вот тогда и пошли фильмы, возвеличивающие государственных деятелей, полководцев прошлого, народу вернули новогоднюю елку, борьба с религией утратила прежнюю оголтелость.

А знаете, за что в эти годы запретили оперу Шостаковича на либретто Демьяна Бедного «Богатыри»? В ней (так говорилось в специальном постановлении!) в искаженном виде были представлены князь Владимир Красно Солнышко, крестивший Русь, его дружина и такой исторически прогрессивный акт, как… крещение Руси!

Из ссылок, лагерей стали возвращать кое-кого из старой интеллигенции, ученых–гуманитариев, отбывавших, к примеру, сроки по делу Русской национальной партии, и, напротив, начались процессы над старыми большевиками. Никто не знал, какие это скоро примет масштабы… А к этим людям ни в простом народе, ни в кругах той еще интеллигенции жалости не было: чего жалеть тех, кто разрушил Россию и был повинен в ее ужасных страданиях?

Эти перемены шли от Сталина, с его именем многие, и Булгаков в том числе, связывали надежды на дальнейшее преображение России.

Но, безусловно, Булгакова многое тяготило, он часто размышлял о взаимоотношениях художника и правителя. Писал пьесы о Пушкине и Николае Первом, Мольере и короле Людовике, а подразумевал себя и Сталина.

- Тогда можно продолжить этот ряд: описывал встречу Иешуа и Понтия Пилата, а видел себя и Сталина…

- Конечно. Ведь известно, что Сталин любил его «Дни Турбиных». Но как объяснить тогда травлю Булгакова в печати, снятие его пьес из репертуаров театров? Не ведает о том правитель? Не всесилен? Или несвободен по-своему?

Порой Булгаков пытался себя убедить, что Сталин, занятый глобальными проблемами, о его положении просто не знает, и если бы удалось встретиться со Сталиным и поговорить, то многое бы сложилось иначе…