Не Фимой единым

В Литературной гостиной Донской публичной библиотеки состоялся творческий вечер писателя, поэта, журналиста Александра Сидорова.

Он — человек широких интересов и разнообразных увлечений. Сидоров — один из крупнейших исследователей русского арго, автор книг по истории преступности в России, в его творческом багаже — работы в области булгаковедения и пушкинистики. Многим нашим читателям памятны его интервью на темы тайнописи романа «Мастер и Маргарита» и арестантского фольклора, истории татуировок…

Однако всероссийскую известность принесла Сидорову в 1990-е годы литературная маска Фимы Жиганца. Фима же прославился тем, что перевел на «феню» русскую поэтическую классику. Мнения просвещенной публики насчет целесообразности таких опытов разнились.

— Это — филологический эксперимент, — говорил тогда и повторил теперь Александр Сидоров, который не смог отплатить Фиме черной неблагодарностью и не упомянуть о нем на творческом вечере. Кстати, названия классических стихов, которые следовало бы перевести в первую очередь на «феню», ему подсказывали весьма уважаемые люди с филологическим, как правило, образованием.

Интересно, что еще в те годы в одном из российских городов, далеко от Ростова, создали клуб любителей поэзии Александра Сидорова, именно Сидорова, а не Фимы, —  его лирических и иронических стихов.

Маску Фимы Жиганца Александр Сидоров надел на этой встрече лишь на мгновение. Он читал свои лирические, иронические, философские стихи разных лет, а те его литературные опыты, которые стали песнями и романсами, исполнял ростовский бард и композитор Михаил Волош.

Мало кому известно, что среди песен Михаила Шуфутинского, Константина Ундрова, Александра Заборского и других популярных певцов есть написанные на слова Александра Сидорова.

Я просмотрела множество сайтов, предлагавших послушать «Романс про Изю Шнеерсона» из репертуара Шуфутинского. Имя автора стихов нигде мне не встретилось. А сочинил этот жестокий романс, в котором и карты, и кровь, и любовь, Александр Сидоров, представляя, как споет-сыграет его Волош.

Заинтересовавшись этим романсом, Шуфутинский исправил в нем лишь одно слово. Точнее — фамилию. Он сказал автору, у которого героем романтической драмы был Шмеерсон, что у евреев нет такой фамилии. Так Шуфутинский стал петь про Изю Шнеерсона. А у Сидорова в стихах по-прежнему Шмеерсон. Он намеренно придумал несуществующую фамилию, чтобы эта история не вызывала вопроса о родственных связях между персонажем — «блюстителем уркаганского закона» и жившим когда-то в Ростове видным деятелем хасидского движения.

Александр Сидоров говорит, что не имеет привычки откликаться стихами на политические события. Другое дело, что есть события, которые становятся моментом истины, приводят к размышлениям о судьбе и миссии своего народа. Так ли важно знать, что стало поводом к написанию стихотворения «Ты зверь мой, моя держава»? Возник художественный образ, который вырывается из рамок дат и конкретных событий:

Я пью тяжело и жадно,

Рычу себе – не трезвей!

Ты зверь мой,

моя держава —

Затравленный, лютый зверь.

Расщелины глаз зеленых

Не в силах скрывать слезу —

И я, как верный звереныш,

По снегу к тебе ползу

Скулить, зализывать раны

Пылающим языком —

Потерянный, дикий,

странный,

Рожденный быть злым

щенком.

Прижавшись к щеке

щекою,

С тобою сонно урчим,

И мир вселенский спокоен,

И радостен снег в ночи.

Но где-то по наши души

Наточены тесаки,

И где-то по наши души

Неслышно скользят

стрелки.

Они — великая раса,

За ними — сотни веков,

Им очень хочется мяса

И амулет из клыков.

Они, наверное, круче,

Но ведь и нам не впервой:

Мы тоже, на всякий случай,

Питаемся не травой.

Потомки грозных империй,

Уймитесь, будьте мудрей —

Не надо тревожить зверя…

Тем более — двух зверей.