Виктор Мережко: «Мордюкова в «Родне» сыграла мою тёщу»

Известный сценарист намерен сделать сериал о донских казаках

В промежутках между работой над второй частью сериала «Сонька Золотая Ручка» драматург, сценарист Виктор МЕРЕЖКО нашёл время ответить на вопросы «АиФ на Дону».

— Виктор Иванович, ваше имя часто произносят в ряду знаменитых донских уроженцев. А вы, наверное, на родине давно уже не были?..

— Ну, почему же? В прошлом году был на дне рождения у своего друга, донского бизнесмена. Очень хорошо принимали. А потом мы поехали в Старочеркасск, где я плакал, хотя был трезвый. Но плакал потому, что шум камыша, донские запахи, полынь и вид куреней напомнили мне юность. Успел я побывать в Новочеркасске и на Левбердоне и понял, что должен снять сериал о донских казаках. Вернувшись в Москву, предложил одному из телеканалов этот проект. И заявку одобрили. Простите за нескромность, но я хочу сделать свой «Тихий Дон».

Отец бежал из плена…

— К роману Шолохова, надо понимать, это отношения не имеет?

— Нет, конечно. И название будет другим. А в основе сюжета — моё видение донской жизни 1930 — 1950-х годов… Правда, довоенную жизнь я не помню, но есть архивы и родители многое рассказывали. Папа Иван Севастьянович был донской казак, с крутым характером и люто ненавидел Сталина… Называл его «грузиняка усатый». Мама говорила: «Иван, та замолчи ты. Ну что ты трепишься?..» А он как выпьет, так удержаться уже не мог. Он не был алкоголиком, но в такие минуты становился неуправляемым.

— А откуда была эта ненависть к Сталину?

— Отец воевал на фронте, попал в плен, но в фашистской Германии не остался — сбежал. А если ты бежал из плена, то это не считалось героизмом. В лучшем случае отправляли в ссылку, в худшем — под расстрел. Папа об этом знал, но слом в характере всё равно произошёл. Он возненавидел Советскую власть: «Почему меня должны расстреливать, если я через Украину, Чехословакию без документов вернулся на Родину?» Старший брат рассказывал, как ночью раздался стук в дверь. Мама испугалась, подошла к двери — на пороге стоял отец. Потом он пару лет вынужден был прятаться в лесопосадке — в землянке, которую сам же построил. Мама по ночам носила ему тёплые вещи, еду… Дома он не появлялся, иначе бы его расстреляли, как дезертира, ведь военного билета не было.

— Как же он потом вернулся в семью?

— Подробностей не знаю, но маме удалось договориться с кем-то в военкомате, ему выписали военный билет, а потом и медаль «За победу над Германией». Он демобилизовался и стал опять работать на сепараторных пунктах, куда крестьяне сдавали молоко в порядке налога.

— Наверное, при такой трудной жизни вы рано заработали свой первый рубль?

— Довольно рано. В послевоенные годы родители повезли нас на Кавказ. Когда мы проезжали Грозный, на вокзале я достал свой аккордеон, и вдруг мне стали бросать милостыню. Наверное, вид у меня был соответствующий, хотя мама, несмотря на бедность, заботилась о нас. У неё был характер такой домашней наседки. Позже я описал его в фильме «Здравствуй и прощай». У главной героини фактически характер моей мамы.

— А в основу фильма «Полёты во сне и наяву», насколько я знаю, легла судьба вашего брата…

— Он работал инженером. И я знал о непростых отношениях, которые возникли между сотрудниками конструкторского бюро. Позже всё это я перенёс в сценарий. Кстати, там есть фрагмент, связанный и с моей жизнью. Помните путешествие на поезде? Это моё личное воспоминание о том, как я из Одессы ехал погостить у мамы и на вокзале цыганка украла у меня деньги. Пришлось добираться домой товарными поездами…

«Я думала, вы только в кино страшный»

— Удивительно, что вы и тёще своей нашли место в кино…

— Ну это отдельная история. Характер и отчасти судьбу моей тёщи воплотила Нонна Мордюкова в фильме «Родня». Тёща была колоритная ростовчанка, красивая женщина. У неё первый муж был лётчик, полковник Вадим Захаров. Но лётчик ушёл с генеральской девушкой и поселился в Москве, а моя тёща осталась в Ростове с Тамарой (дочерью. — Ред.). Правда, потом вышла замуж, но, видимо, продолжала любить своего Вадима. Во всяком случае, очень хотела с ним увидеться.

Прошли годы. К тому времени мы с Тамарой поженились и жили в Москве, тёща часто приезжала к нам в гости. И втихаря, как потом мы узнали, стала ходить вокруг того дома, где жил лётчик. Дом недалеко от нас — в районе станции метро «Динамо». Но так ни разу его и не увидела. А потом, когда тёщи не стало, мы с Тамарой сами решили сходить к нему, но дверь открыла жена: «А вы что хотите?» Я объяснил: «Вот дочка от первого брака». — «Уйдите вон отсюда, чтобы я вас не видела». И нас прогнали. А Вадим так и не вышел.

Но факт в том, что она приезжала ради него и всё надеялась что-то решить — как и героиня Мордюковой, которая навещает в городе своего Вовчика и видит, что он совсем спился. Правда, Тамарин отец не был алкоголиком.

— Наверное, были и другие сходства с Мордюковой?

— Да почти во всём. Меня всегда забавляла ростовская непосредственность моей тёщи. Например, она прекрасно готовила, и, когда приехала к нам в очередной раз, мы пригласили гостей. Помню, рядом с ней сел Бронислав Брондуков. И тёща сидит, долго смотрит на него и вдруг говорит: «Господи, я думала, что вы только в кино страшный, а вы и в жизни такой». Но она совсем не хотела его унизить…

«Мне всегда было легко»

— Вот мы беседуем сейчас в вашей уютной студии в цент.ре Москвы, а в воспоминаниях — голодная юность. Вообще удивительно, наверное, что парень из донского хутора достиг таких вершин?

— Ничего удивительного. Это абсолютное моё желание вырваться из тех условий, в каких я был. Мне хотелось достичь высокой цели. И я к ней шёл. Не одержимо, не топча кого-то, не потея и не страдая… Мне всегда было легко. Знаете, например, как возникла «Родня»? Нонна Мордюкова снималась в фильме по моему сценарию «Трясина» у Григория Чухрая. И она обратилась ко мне: «Витька, я так устала играть эту судьбу, напиши для меня комедию». Я сказал: «Конечно». Но ничего не писал. Нонна звонила: «Вить, ты пишешь?» — «Пишу». Вру. «Пишешь?» — «Пишу». Вру. А потом уже говорит: «Витя, ну сколько можно?!» В итоге я сел и довольно быстро написал. В один из вечеров передал ей. Она прочитала и той же ночью мне позвонила. Плакала, смеялась, материлась: «Витя, вот ты дурак, сам не понимаешь, что написал!» Говорила, что нужно найти самого лучшего режиссёра. Прошло три дня. Раздаётся звонок: «Виктор, здравствуйте, это Никита Михалков. Я прочитал ваш сценарий, хочу его снимать». И началась работа с Никитой, которая вскоре переросла в дружбу… Чувствовалось, что Мордюкова готовилась к этим съёмкам. Она приехала на площадку очень красивая, с эффектной укладкой. Никита глянул на неё и сказал: «Ноннка, ну, что это такое? Немедленно — шестимесячную химию, золотые зубы, майку». Её переодели, налепили на зубы фольгу, разрушили причёску… В общем, когда она увидела себя в зеркало, сниматься отказалась: «Та ты шо. Не буду я в этом сниматься. Барчук проклятый». И ушла. Говорила: «Нехай снимает Римму Маркову». А потом дома плакала. Звонила мне, жаловалась, что её никто не разыскивает. Но Михалков же хитрый. Четыре дня он ей не звонил. И вдруг — долгожданный звонок: «Нонна Викторовна, Никита Сергеевич хочет с вами поговорить». «Да», — сказала она убитым голосом. — «Нонночка, ку-ку, ну, как ты, птичка?» Она разревелась. — «Ну давай, детка, собирайся. Сейчас машина за тобой приедет». Она за эти четыре дня согласилась и с майкой, и с завивкой, и с зубами…

Автограф от Шолохова

— Любопытно, что, когда вы жили на Дону, ничего не писали, хотя работали в ту пору в издательстве «Молот»…

— Я окончил Львовский полиграфический институт, вернулся в Ростов. И работал в типографии. К тому же работа так заедала, что писать не очень хотелось. Я был в ту пору, мягко говоря, простоват. И только когда женился на Тамаре (она была самой красивой девушкой Ростова), почувствовал, сколько пробелов нужно заполнять. Тамара очень мягко отучила меня устраивать скандалы из-за каждого пустяка. Многие её советы пригодились, когда я поступил во ВГИК, а Тамара ещё какое-то время жила в Ростове. Кстати, на первом курсе ВГИКа мне вдруг захотелось съездить в Ростов. Но не к Тамаре, а к другой девушке, которая танцевала в кордебалете Ростовского цирка… Денег, конечно, не было. И я пошёл в журнал «Советский экран», говорю: мол, хочу в Ростов, нет ли возможности оплатить мне командировку? Они говорят: «Очень хорошо, Шолохову исполняется 60 лет. Поезжайте — возьмите для нас интервью». Ура! Сел в поезд, поехал. В Ростове захожу в «Молот». «Как мне в Вёшки поехать?» — «А зачем в Вёшки? Позвони в обком. Он часто бывает в Ростове». И действительно, вскоре писатель оказался в Ростове и… послал меня.

— В Вёшки?

— Нет, ещё дальше. Это был целый спектакль. Мне сказали, что Шолохов останавливается на третьем этаже гостиницы «Московская». Я пришёл в гостиницу, а там запах винегрета, спиртного… И пробрался к нему. Кругом обкомовское начальство, все поддатые. Шолохов с красным лицом. Я говорю: «Михаил Александрович, здравствуйте, я студент ВГИКа. Мне нужно взять у вас интервью к 60-летию. Как вы относитесь к советскому кино?» Он меня отодвинул от себя. И меня оттащили. А людей кругом много. Возле гостиницы и на лестнице все ждали выхода Шолохова. Лифта не было, и он после праздника спускался пешком. Я ловлю его этажом ниже и опять: «Хочу взять интервью…» Меня оттаскивают. Наконец на первом этаже я сказал громко:

— Минуточку, я студент, мне оплатили проезд, вот командировка. Интервью сейчас давать невозможно. Но напишите, пожалуйста, несколько слов: «Читателям «Советского экрана» с любовью и уважением, М. Шолохов».

Меня снова схватили и потащили в сторону, но классик вдруг говорит: «Не трогайте его». Берёт меня под руку, отводит в сторонку: «Наклонись». Я наклонился. — «Ближе. Ухо» — я ещё ближе. И он говорит: «Пошёл на х…»

— Какая неприятность…

— А я смеялся. Я ведь его замучил.

— А дорогу редакция оплатила?

— Нет, мне ведь нечего было сдать в печать.