КЛАД ПАМЯТИ

  АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН, ЯВЛЯЮЩИЙСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ НАСЛЕДНИКОМ ДРЕВНЕЙ УСАДЬБЫ, ТЩЕТНО ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ КУБАНСКИЕ ВЛАСТИ ОТДАТЬ ЕЕ ПОД ЦЕРКОВЬ

   Этот дом выделяется архитектурным стилем и затейливой вязью деревянных кружев среди других строений. Возведен он с любовью, чтобы не только жилищем служить, но и глаз радовать. Однако на нем нет литой металлической дощечки, сообщающей, что "здание является памятником культуры и охраняется по закону". Нет, не законом дом охранялся, а людьми, которые сберегли его в лихолетье революции и гражданской войны, в черные дни, когда на Кубани хозяйничали фашисты. Не был он снесен как "осиное гнездо" и тогда, когда единственного прямого потомка хозяина этой некогда процветавшей усадьбы объявили сначала врагом народа, а спустя несколько десятилетий и вовсе выдворили из СССР.

      В начале 60-х годов, в аккурат на день Покрова, в пригородном поселке райцентра Новокубанск появился странный гость. Он сразу обратил на себя внимание местных жителей тем, что подолгу "крутился" вокруг панской усадьбы. Это подлило масла в огонь не затухающей с годами легенды, пережившей хозяев дворца, что где-то в прилегающем к нему парке диковинных деревьев зарыт несметный клад. Уж сколько было охотников добыть его - все окрестности изрыли! И стоило только страстям поутихнуть, как тут этот незнакомец...

     - За ним даже слежку установили, - вспоминали старожилы. - Боялись пропустить момент, когда он клад будет брать. Но человек тот вел себя странно. Зайдет в парк и подолгу стоит в тени деревьев, будто прислушивается к чему-то. Или на лавочке у пруда сидит - пишет, пишет, пишет...

      Никто и не догадывался, что подозрительный этот иногородец раскапывал здесь иной клад - клад памяти. За ним, за этим сокровищем, вернулся сюда странный визитер спустя много лет, в 1994 году. Но уже не инкогнито, а всемирно известным писателем, лауреатом Нобелевской премии Александром Исаевичем Солженицыным. И тогда открылась тайна, о которой никто не догадывался: роскошная усадьба в поселке кубанского НИИ по испытанию тракторов и сельхозмашин принадлежала родному деду писателя З.Ф.Щербаку.

    Захар Федорович - личность феноменальная. Из тех, кто благодаря природной хозяйской сметке и таланту землероба вырос словно на дрожжах. Тогда, на сломе веков, Россия галопом рванула за далеко ушедшей вперед Европой, одолевая один экономический рубеж за другим. Он не принадлежал ни к какому знатному роду, не получал солидного наследства. И уж, конечно, как шла молва, не раскапывал где-то "во глубине сибирских руд" золотоносные жилы, принесшие баснословные богатства. Нет, приехал Захар в кубанские степи из Ставрополья, где гонял отары овец по горам. Кто знает, как бы оно все повернулось, если бы новокубанские казаки не пособили ему вскладчину животиной, сельхозинвентарем, к земле не приставили. И пошло дело, начал потихоньку обживаться. С годами женился на местной красавице Евдокии свет Григорьевне.

    Возвращаясь памятью к своим истокам в далекой эмиграции, Александр Солженицын так опишет свою бабушку в романе "Август четырнадцатого": "Евдокия Григорьевна, дочь простого коваля (одень ее проще - и сегодня та же, бабка из деревни), не могла и за много лет привыкнуть сидеть за столом барыней в кружевной шали, а все нужное подадут. Она рада была заметить упущенное и сама поднести, а в иные дни, отстранив поварих, сготовить в ведерной кастрюле малороссийский борщ. Уж дети, стыдясь прислуги, останавливали ее, а перед гостями заставляли убрать постоянную вязку на спицах и клубок шерсти от ног".

   Да и дед помещичьей чванливостью не отличался, хотя состояние сколотил такое - иной петербуржский князек позавидовал бы. Там, в царской столице, он и купил у братьев Граббе шесть тысяч десятин кубанской земли. Той самой, где начинал чуть ли не поденщиком. К тому времени сын Роман женился. И обставлять жизнь учила Захара Федоровича невестка Ирина. Следуя ее советам, построил дом - тот самый. Все продумывали основательно, чтобы уютно и просторно было внукам, правнукам в родовом имении, чтобы жили здесь долго, не устремляясь в другие места.

    "Со стороны железной дороги, - читаем все в том же "Августе четырнадцатого". - насадили тополей, бальзамических и пирамидальных, аллеями шириной на две встречных тройки... Они благоухали после солнечных дней к вечеру, и диковатый степной помещик признал: "Гарно, Ируша, гарно!" Парадный двор обсадили платанами. Придумала Ирушка и выкопать близ дома пруд - с цементным ложем, купальней и сменяемой водопроводной водой, а вынутую землю перевозить и складывать в холмик, на нем же поставить беседку. Так состоялось то, что есть парк, отличающий старинные усадьбы, и чего не бывает в экономиях: самостоятельность пейзажа, отъединенность от окружающей местности, непохожесть на нее".

   В двух оранжереях радовали глаз олеандры, пальмы. Откуда-то привезли гималайские серебристые сосны. Обитатели усадьбы плескались в бассейне, загорали, мечтали в тени стройных сосен, приспособившихся к кубанскому зною. О чем мечтали? Старики - о тех днях, когда станут нянчить внуков. Сын Щербака Роман думал о том, что Кубань не дала России ни одного крупного политического деятеля. Не попробовать ли себя на этом поприще? Дочь Таисия хотела стать балериной, рвалась на курсы, да не смела ослушаться отца, отдавшего ее учиться на агронома. А на кого же еще? Такая усадьба, столько земли, кто же будет вести хозяйство, когда он постареет?

    В родительский дом Таисия Щербак - мать будущего писателя - приезжала из Ростова-на-Дону, где постигала агрономические премудрости, лишь на каникулы. Бывала она здесь, по воспоминаниям старожилов, и с сынишкой, уже после того, как трагически оборвалась жизнь Захара Федоровича.

    И самой ей был отпущен недолгий век. В 44-м году Таисии не стало. Единственный сын Александр не смог проводить мать в последний путь. Он отбывал в то время срок в ГУЛаге, который "прославит" впоследствии на весь мир, за "пораженческие настроения". А если быть предельно точным - за излишнюю искренность офицера-фронтовика, коим был, в письмах к другу.

    Но все это будет потом. Пока Щербаки жили в своем прекрасном доме надеждами и трудами великими. Свою золотую жилу Захар Федорович открыл не в далекой Сибири, как судачили, а здесь, на знойной Кубани, построив мощную оросительную систему. И урожаи на выгоравших некогда под палящим солнцем черноземах подскочили едва ли не вдвое. По науке обустраивал талантливый хозяйственник и конюшни, животноводческие фермы. Был его пай и в строительстве железной дороги, которая действует по сей день. Знать, не только о себе думал.

   Впрочем, и о себе тоже. Росли доходы. Сыну Роману Захар Федорович подарил не что-нибудь, а чопорный британский "роллс-ройс". Таких машин в ту пору по всей России-матушке всего девять насчитывалось. Одна из них - у самого царя. И усадеб, подобных щербаковской, было раз, два и обчелся. Но недолог был век этих чудесных имений и их хозяев. В 1918 году Захар Федорович был арестован и расстрелян в армавирской ЧК.

    К дому, который построил Захар, судьба оказалась благосклоннее. Он пережил того, кто угнездил в фундамент первый камень, почти на век. Хотя тоже не раз стоял перед бездной исчезновения. И не только войны здесь причиной. Как показало время, грянувшая в России перестройка лишь формально содержала в себе созидательный корень. Она катком прокатилась по местному институту КубНИИТиМ, сведя его славу на нет. Здорово досталось и поселковому опытно-производственному хозяйству "Ленинский путь", устоявшему лишь благодаря титаническим усилиям его председателя Григория Рогинского. В конце концов именно его усилиями был спасен от полного разорения знаменитый дом Щербаков. И спасение это в высшей степени знаменательно.

    Однажды к председателю ОПХ пришли верующие с просьбой отремонтировать обветшавшее здание и передать его почд церковь. Этот "крестный ход", как шутят в поселке, в председательский кабинет организовала Лариса Яковлевна Яценко. Богомольная старушка подготовилась к визиту основательно, обойдя добрую сотню домов и собрав более тысячи подписей. Большой совет хозяйства по предложению Г.И.Рогинского принял решение отреставрировать дом и половину его отдать под церковь. Во второй сейчас работает рабочий университет, где поселковцы усовершенствуют свои профессиональные здания.

    - С Божьей помощью, которая шла через руки и сердце Григория Иосифовича, мы отстроили храм, нареченный Свято-Покровским, - рассказывал нам настоятель отец Дионисий. - Люди медленно, осторожно, но все же возвращаются в лоно Церкви. И это добрый знак.

     Захар Щербак, стоя на расстреле под дулами чекистских карабинов, не знал, что так счастливо обернется судьба его родового гнезда. "Я не мог бы представить лучшего использования дома и лучшей памяти Захару Федоровичу, в свое время известному широкодушием и щедростью", - написал прихожанам знаменитый внук Щербака А.И.Солженицын.

Недавно в церкви случилось чудо - на Троицу начала мироточить одна из святых икон. Прихожане увидели в этом знак Господен, укрепляющий веру. Как говорится, лучшего финала для этой истории трудно пожелать. Но точку, к сожалению, ставить рано.

     В свое время Александр Исаевич Солженицын через новокубанскую районную газету обращался к общественности с просьбой решить вопрос собственности на усадьбу Щербака. Ведь времена меняются - меняются и хозяева. То, что вчера признавалось за истину, завтра может быть оспорено. Писатель просил местные власти окончательно закрепить дом своего деда, который находится сейчас под эгидой Госкомимущества, за церковью. Увы, такого решения пока не последовало.

   Недавно нобелевский лауреат вновь повторил свою просьбу, на этот раз на страницах газеты "Краснодарские известия". Вот отрывок из этого письма: "Уже больше полугода, как я послал в новокубанскую районную администрацию официальное письмо, что я являюсь единственным законным наследником Захара Федоровича Щербака и потому прошу передать дом во владение прихода. Госкомимущество имеет в Краснодаре свой филиал - и за решением вопроса нет надобности обращаться в Москву. Это дело кубанской общественности. И тем стыдней тем ревнителям традиций, которые ухом не повели на мое письмо, опубликованное в Новокубанске".

     "Ревнители традиций" отмолчались и на сей раз.