«Ненавижу гламур…»

Виктор Шамиров — ростовчанин, живёт в Москве. Драматург, режиссёр, актёр. Его пьесы ставил Кирилл Серебренников, сам же он ставил «Зиму» Евгения Гришковца, пьесу Вуди Аллена «Бог» и многие другие, которые считаются скандальными, нетрадиционными, модными. Шамиров написал много пьес, многое поставил. Театр по Шамирову нетрадиционен, эпатажен, но ни в коем случае не пошл. И наконец последняя работа нашего земляка — это кинокомедия «Дикари», в которой заняты известные актёры: Гоша Куценко, Марат Башаров, Владислав Галкин и другие. Это и стало поводом для разговора, но не о «Дикарях», а, скорее, о проблемах восприятия сегодняшней жизни.

В.Ш.: — У меня нет никакого финансового интереса рекламировать свой фильм перед зрителем. Я просто хочу поделиться радостью. Фильм-то посвящён радости, а не стрельбе, не насилию, не деньгам. Не злу, в конце концов. Это довольно большая редкость.

Корр.: — Некоторые газеты опубликовали фотографии «Лиманчика» с комментариями: это — прототип «героя» фильма.

В.Ш.: — Я взял кое-какие клички, некоторые имена. Иногда брал характерные черты. Но всё-таки это всего лишь образы. И место, которое я показывал, к «Лиманчику» имеет очень далёкое отношение. Я снимал в Крыму, там удивительные, живописнейшие места. В «Лиманчике» такого даже близко нет. Я выдумал всё, это же сказка. Если человек, который никогда так не отдыхал, увидев фильм, рискнёт взять рюкзак и поехать на такой отдых, он жутко разочаруется.

Корр.: — Люди говорят, что вы специально отводите внимание от «Лиманчика» в Крым, чтобы туда не хлынули потоки желающих приобщиться к дикарству.

В.Ш.: — Нет, я сознательно выбрал Крым и снимал там. Я объездил всё побережье. Для меня очень важно, чтобы фоны были интересны. Там можно проехать ки­лометров и попадёшь в совершенно другую климатическую зону. Кроме того,10 там есть горные распилы рядом с побережьем. И потом снимать на российском побережье очень тяжело технически. Всю технику нужно брать в аренду в Москве, тащить её туда и обратно. А там есть ялтинская киностудия, пусть разорённая, но что-то можно взять. Можно нанять сотрудников. А нам техника, например, нужна на день, на два, не больше. В Симферополе и Севастополе есть театры. Если мне нужны актёры на небольшие роли, я беру их там. А где их возьмёшь в «Лиманчике»?

Корр.: — Ростовский режиссёр-документалист снял фильм, где очень много моря, пляжа, секса… Знаменитый «Пляж» с участием Ди Каприо. Это некая мечта, почему всегда рай связан с водой?

В.Ш.: — Не всегда. Он связан с морем тех людей, с которыми мы жили. Наша страна достаточно холодная, мы все ищем возможность полежать на пляже, рядом с отелем, в Турции или где угодно. Нам физически не хватает солнца. У меня не так уж и много сцен с морем. Люди находятся главным образом на природе, временно свободные от социальной жизни. Я и пытался показать эту свободу. А «Пляж» с Ди Каприо — фильм жестокий.

Корр.: — Фильм Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» начинается с монолога, смысл которого сводится к тому, что в российском кинематографе никого нет, кроме Фёдора Бондарчука.

В.Ш.: — Это ирония, стёб. Называть Фёдора Бондарчука — спасителем русского кинематографа?! Над этим люди не могут не иронизировать. Потому что он является «государственным» режиссёром, а они маргиналы и балуются.

Корр.: — А что вы скажете о российском кино?

В.Ш.: — Не буду высказываться, потому что не хочу зарабатывать себе оппозицию. Что я круче, что я отличаюсь от всех… Что это авторское кино, особо отличающееся от прочего. Я передаю эмоции. Я не модный режиссёр. Кира Серебренников — модный. Но я не знаю, откуда прилипают эти кликухи. Не думаю, что это важно. Та кличка, что тебе прилепили, не должна влиять на восприятие того, что ты делаешь. Для меня важно иметь работу и разговаривать со зрителем так, чтобы он слышал меня. Мода — для людей, которые не могут разобраться, хорошо это или плохо. Их наставляют.

Корр.: — И всё-таки, почему Кира модный?

В.Ш.: — Образ режиссёра, его фамилия сами по себе уже являются товарным знаком. И как товарный знак, эмоции с ним связанные, имеют свои способы формирования. Сейчас мало кто занимается саморекламой, этим занимается пресса. Быть модным отчасти выгодно, легче получаешь работу. Но я не страдаю её отсутствием. И зачем мне эта кличка? Я антигламурен. Ненавижу культуру глянцевых журналов, изысканность, неестественность. Искусственное создание исключительности. То, что я делаю, — это антигламур. Делая так, я не могу быть модным. Ну и давай разделимся, всем места хватит.

Есть латинская фраза «времена меняются, и мы меняемся вместе с ними». Мы не можем этого избежать. Времена становятся более жёсткими. Россия станет более закрытой, в отличие от недавнего времени. Я не радуюсь этому, но и нестрашно огорчаюсь. Просто стараюсь делать радостное искусство. Как бы не было тяжело, в жизни всё равно много радости. И надо об этом говорить. Сейчас рассказывать страшные истории с плохими концами, на мой взгляд, преступление. Ну сколько можно показывать, как бандиты метут друг друга? Это не задача для всех художников, это моя личная задача.

Корр.: — Есть нечто такое, что вас сразило по приезде в Ростов? Не важно, встреча это со знакомыми, рассказы родителей, улицы?

В.Ш.: — Я в Ростове бываю достаточно регулярно. Другое дело, что это бывает всего несколько дней и нет возможности исследовать местную жизнь. Я просто гуляю по улицам. Люблю гулять. Я не заметил особых изменений в этом городе, но он становится лучше. В связи со своей работой я очень много езжу по России, имею возможность сравнивать большие российские города. Если Москва — это уже не город, а, скорее, государство в государстве, то Ростов для меня — город номер один. И по красоте, и по ощущению жизни, и даже по материальному уровню. Вы, живя здесь, можете этого не замечать. Но посетите другие города и сразу поймёте разницу.

Корр.: — Вопрос, конечно, спорный. Вы наверняка уехали от того, что здесь негде было работать и не на что?

В.Ш.: — Я уехал, потому что в 1991 году был зачислен в ГИТИС. Поступил на режиссёрский факультет и был счастлив. Я уехал жить студентом на крохотную стипендию. Родители, как могли, мне помогали, но у них было мало денег. Это было жёсткое время, помните, карточки на сахар. И никакой материальной заинтересованности в моём перемещении в Москву не было.