Тамара Памятных — легенда мировой авиации, командир боевой эскадрильи, впервые и навсегда связала свою жизнь с небом в 16 лет...

Сегодня это самое «ма­жорное» её звание: «авиатрисса» — почётный член международного клуба лётчиц. Создали его аме­риканки, служившие в ВВС во время второй ми­ровой войны. Служили они красиво, в намного более щадящих условиях, чем наши, но почёт, ува­жение и всемирную славу заслужили навеки. Во вся­ком случае во все учебни­ки американской исто­рии, в различные спра­вочники их имена занесе­ны. Есть одноимённая с клубом книга, рассказы­вающая о легендарных лётчицах мира. Больше всего там имён россий­ских. Русские лётчицы стали эталоном для мил­лионов женщин, посвя­тивших себя небу. Амери­канки говорят, что во многом благодаря тому, что они стали героинями их исследований, науч­ных статей и диссерта­ций, сегодня в США жен­щин-лётчиц больше, чем в России, и они пилотиру­ют даже «Боинги». Нашу героиню зовут Тамара Устиновна Памятных. О ней в «Авиатриссах» написа­но: «Участница Великой Отечественной войны. Лётчик-истребитель 586-го истребительного полка. Командир эскадрильи. Совершила 191 боевой вылет. Сбила 4 самолёта врага. Награждена орде­ном Боевого Красного Знамени и двумя ордена­ми Отечественной войны I и II степени, медалями за трудовые заслуги. Король Англии наградил её золо­тыми именными часами». Началось всё в далё­ком 1936 году, когда по стране прокатился клич: «Комсомольцы — на само­лёты!». 16-летняя Тамара пошла в аэроклуб города Свердловска, а затем в Ульяновскую лётную шко­лу. Среди 250 парней учи­лись 11 девчат. По окон­чании училища Тамара работала лётчиком-инст­руктором в аэроклубе, ко­торый через месяц после начала войны стал воен­ной лётной школой, и она учила курсантов летать на наиболее тогда современ­ном и сложном самолёте — «УГ-2». В октябре 1941 го­да Тамару и ещё двух деву­шек вызвали в Москву, в штаб ВВС. Друзья гадали: наверное, зашлют разведчиками в тыл врага.

В Москве было тревож­но и сумбурно. Враг на под­ступах. Комсомольская площадь, площадь трёх вокзалов, запружена эваку­ировавшимся народом. На вокзале увидели майора Марину Раскову, знамени­тую лётчицу. Не зная, что именно к ней вызваны, не решились подойти, ничего не спросили. А она как раз была командиром 122-й группы, формировала три лётных женских полка: 586-й истребительный, 587-й — пикирующих бом­бардировщиков и 588-й — ночных бомбардировщи­ков. Девчонки от 18 до 24 лет, в основном студентки (МАИ,  МГУ, литературного, педагогического институ­тов), оторвались от род­ной альма-матер и стали авиамеханиками, вооруженцами, штурманами, мотористами. Расположи­лись полки в Энгельсе под Саратовом. Учёба (учили преподаватели авиацион­ной академии и Липецкой лётной школы) была блес­тящей и очень стреми­тельной. В декабре 41-го года Тамара (она пошла в истребители) и её подру­ги уже летали на «яках». В марте 42-го началась бое­вая работа: круглосуточ­ные дежурства, первая го­товность — взлёт через 40 сек. после зелёной ракеты, 35-40 мин. полёта. «ЯК-1», «ЯК-7», «ЯК-9», «ЯК-9д» — боевые машины совер­шенствовались, время по­лёта возросло до полутора часов. И девушки тоже со­вершенствовались, доско­нально изучая и осваивая новые модификации.

Первый боевой вылет состоялся 21 июля 1942 года. Три истребителя со­провождали самолёт К. Ворошилова на воздушной дороге от Саратова до Сталинграда. После по­садки командир «ЛИ-2» с изумлением узнал, что со­провождение обеспечи­вали лётчики-женщины, и обошёл кругом Тамарин самолёт. Потом их было немало, этих вылетов. За­помнился каждый. Осо­бенно те, когда видела с высоты горящий — три огромных костра вдоль Волги — Сталинград. Скорбь, боль, битва.

Самый первый враже­ский самолёт сбила Вале­рия Хомякова. В ту ночь фашисты летели бомбить Саратов, и она расстреля­ла головного. Оставшись без командира, эскадри­лья повернула назад. В ту ночь Саратов не бомбили.

Валерия и погибла первой. Через 10 дней. В тёмную-тёмную ночь. Перед вылетом всё про­сила: «Спойте, девочки». И девочки спели все её любимые песни. Она вы­летела вместо заболев­шей подруги. В кромеш­ной темноте потеряла ориентировку. Самолёт упал возле аэродрома. Из тех первых погибли 10 лётчиц, 3 комэска.

Тамара свои первые два самолёта сбила 19 мар­та 1943 года. Её и Раю Сурначевскую подняли на одного разведчика, который повадился летать над ст. Касторное. А на ней как раз было очень оживлён­но: готовились к передис­локации. Девушки искали разведчика и увидели вдруг появившуюся с запада группу — 42 вражес­ких самолёта. Предупре­дили ПВО. Со станции ус­пели растащить эшелоны. Лётчицы передали: всту­паем в бой. Бомбардиров­щики на них не рассчиты­вали: шли без прикрытия. Девушки зашли против солнца. Сбили двоих. По­том ещё двоих. Тамара увидела: прямо на неё не­сётся бомбардировщик. Даже верхнего рыжего стрелка рассмотрела. Он успел выстрелить первым, и она почувствовала, как её самолёт потерял управ­ление и, крутясь, пошёл вниз. Она открыла каби­ну. Руки развело. Ремни не расстегнуть. Значит, вы­прыгнуть не удастся. Зна­чит, конец. Страха не бы­ло. Только мысль: жаль, что так мало успела сде­лать. И тут самолёт пере­вернулся в очередной раз, она сумела всё-таки рас­стегнуться и просто выпа­ла из кабины. Дёрнула кольцо. Парашют рас­крылся, как потом гово­рили, за 15 секунд до смерти: до земли остава­лось не более 100 метров. Ещё в полёте успела убе­диться: жива, руки-ноги целы, кровь на руках — "наверное, оцарапалась о ремни. На земле к ней уже бежали: руки вверх! Да своя я, своя. Привели в ка­кой-то дом. Там незнако­мый капитан. Хозяйка жа­рит картошку. Посадили за стол, капитан налил стакан самогонки: пони­маю, что не пьёшь, но та­кого натерпелась, надо снять напряжение. Тама­ра пить отказалась: вы что, мне же докладывать. Стала спрашивать: не ви­дели ли Раю? Смогла ли она выпрыгнуть, спас­тись? Нет, не видели. Ка­питан повёз Тамару в Касторное. Шофёр несколько раз в пути оглядывался на нее, будто не решаясь поверить, что этот лётчик — действительно девушка. В Касторном таяло, она по­досадовала, что потеряла галошу с одного унта, и вдруг увидела: Райка идёт по улице, цела и невредима, с парашютом через плечо. Радость неописуе­мая! Оказалось, в её само­лёте пробили радиатор. Вынужденная посадка бы­ла удачной. Перед коман­дующим предстали слегка волнуясь. Он объявил о присвоении обеим зва­ния лейтенанта, о награж­дении орденом Боевого Красного Знамени.

«Везучая ты, Тамарка», — часто говорили подруги. Конечно, везучая. И она, и весь её экипаж — Ирина Фаворская, Рита Кокина, Женя Борак — все с войны живыми вернулись. Ко­нечно же, это замечатель­ное везение. А за какого парня она замуж вышла там, на войне! Николай Часнык тоже лётчик, тоже комэска. 600 боевых выле­тов. 27 сбитых самолётов. Два ордена Ленина, два — Боевого Красного Знаме­ни, орден Красной Звезды, орден Александра Невско­го, орден Отечественной войны I степени, медаль «За боевые заслуги». Полк Николая стоял рядом с их полком. Дружили два года. Поженились. Она перешла в его лётный полк. В одном из боёв его сбили. После того как подлечился, им дали отпуск и отправили в дом отдыха в Переделки­но. Они отдыхали ровно три дня. Потом услышали, что их полк после осво­бождения Минска награ­дили орденом Боевого Красного Знамени, и ста­ли проситься назад из от­пуска: что ж это, другие во­юют, а мы отдыхаем...

После очередного боя Николай попал в плен. Был в лагерях, где содержались лётчики. Был в Бухенвальде. Трижды бежал. Неудач­но. В Бухенвальде, конечно же, был среди организато­ров восстания. Оттуда при­шёл к американцам. Его положили    в    госпиталь. Пролежал 20 дней. Отъелся, растолстел так, что на него приходили смотреть: вот как эти русские поправ­ляются после концлагеря. Отлежался, очухался — и к своим. Оттуда — на комис­сию: доказать, что не предатель. Он доказал. А мно­гие не смогли, пострадали безвинно, по лагерям отси­дели, а то и вовсе были рас­стреляны.

Все эти долгие месяцы Тамара ждала любимого. Ох, эта смертная тоска, слёзы, ком в горле... Где ты? Живой ли?

«Живой!» — уверенно говорили ворожеи, к ко­торым она ходила, когда уж совсем становилось невмоготу. Рассказывали, где, в каком доме его ви­дят, в каком настроении. Верить или не верить? Ну как не верить, если в Ли­пецке один гадальщик, молодой, между прочим, парень, сказал, что Нико­лай «в каких-то стенах и в полосатой одежде». А он как раз тогда попал в Бухенвальд. И после всех этих испытаний — такая счастливая встреча: Тама­ра в Москве у сестры, и вдруг приезжает Николай, её муж, её герой, Герой Со­ветского Союза.

И прожили они с ним сорок девять с половиной лет. И много-много всего и разного в этой жизни было. Два сына, оба — полковники в отставке, дочь — врач. Пять внуков, два правнука. Много люб­ви, труда, общественной работы. Всё, ради чего, собственно, воевали. Ос­тавшиеся в живых пере­писывались, встречались. Тамара Устиновна всегда старалась такие встречи не пропускать. Из послед­них особенно памятной была в Москве в 1990 году, когда встретились 40 рус­ских и 40 американских лётчиц. Тогда и выясни­лось, что в мире теперь она и её боевые подруги называются таким непри­вычным словом — авиатриссы. Годы неумолимо идут. Их всё меньше, ос­тавшихся в живых. Своего Колю она потеряла 10 лет назад. За год до смерти ему ампутировали ногу. А за три дня он написал родным прощальное письмо. Она прочитала, сказала: «Ну что ты такое выдумываешь!» А он, наверное, чувствовал...

«Он и без ноги не был мне в тягость, — говорит Тамара Устиновна. — Я бы за ним ещё хоть 20 лет ухаживала бы». И такая в её голосе печаль, муд­рость, любовь...

Грядёт 60-летие вели­кой Победы. Тамара Усти­новна мечтает вновь встретиться со своими однополчанками. Да будет благословенно это желание!