Несколько строк о войне

О Великой Отечественной войне написаны сотни томов, художественные и документальные книги. Тем не менее сегодня мы предлагаем вам выдержки из воспоминаний ростовчанки Натальи Илларионовны Витченко, младшего сержанта медицинской службы 110-й стрелковой дивизии. Ценность этих строк — в их бесхитростности и фиксации мелких деталей в описании событий. Разумеется, субъективном описании, потому что в этих условиях невозможно было оставаться безучастным наблюдателем. Однако в таких строках — сама правда. Читая это, хочется ещё раз поклониться в ноги ветеранам, которые не просто спасли когда-то нашу страну, но сделали всё, чтобы мы, их внуки, могли жить и читать сегодня эту публикацию.

 ************

Я служила на фронте с 25 августа 1942 года. Наша дивизия формировалась под Махачкалой. После фор­мирования дивизию направили на фронт. Сразу же начался тяжёлый бой, он не прекращался несколько дней. Раненые поступали в медсанбат беспрерывно. Я в этом бою дежурила на эвакуации и отправке раненых в госпиталь. Так как дивизия формировалась на Кавказе, то национальность бойцов была разная. Оттого, что я впервые оказалась в такой ситуации, все их крики, стоны воспринимала очень тяжело: все чего-то просили, и каждый на своём языке. Одни кричали: «Дон!Дон!». Потом я выяснила, что они просили воды. Другие повторяли: «Вай, дыда», — это значит: «Ой, мама!» В бреду они что-то тоже говорили на своём языке, но я не понимала, что. Трое суток я не смыкала глаз, уже чувствую, что падаю с непривычки от бессонницы. Пришла фельдшер и приказала мне отправиться часа на 2 поспать, а сама она осталась с ранеными. Спать было негде, так как на полу и на имеющейся мебели лежали раненые. Оставалось свободное место под одной кроватью, я туда заползла и сразу уснула. Через три часа меня стали будить, но я не подавала признаков жизни. Тогда меня вытащили из-под кровати за ноги. Я плохо соображала, где нахожусь. Эти дни стали для меня самыми сложными. Потом случались и худшие времена, но я уже воспринимала всё более спокойно.

Когда этот тяжёлый бой закончился, дивизию отвели во второй эшелон. Мы отступали. Позже остатки нашей дивизии в декабре 1942-го вошли в состав 7-й гвардейской стрелковой бригады, я попала в санчасть. Во время боёв машина, оборудованная операционной, подъезжала как можно ближе к передовой. В ней находились операционный врач и я, ассистент. Ставили машину где-нибудь хоть в каком-то укрытии, нам подносили раненых, мы их обрабатывали и отправляли уже прямо в госпиталь.

Ещё один бой не могу забыть. Мы оказались во время этого боя на берегу какого-то канала с маленьким мостиком. Немцы пошли в атаку, связь с командованием прервалась, пехоту нашу потеснили. Мы вели бой «прямой наводкой», но результаты были не очень, а снаряды — на исходе. Меня подозвал командир взвода и сказал:

— Наташа, мы отступать не можем, пушки не увести, а без них нам — трибунал. Так что, пока не поздно, ты нам оставь санитарную сумку, сама ползком на мостик и уходи. Мы — мужчины, а ты — женщина, если что, над тобой немцы надругаются.

Я наотрез отказалась. И тут связисты смогли наладить сообщение, и командир взвода вызвал огонь на себя. По нам ударили крупнокалиберные пушки, и благодаря этому немцы остановились. Хотя потери у нас, вопреки ожиданиям, были не такие большие, как я думала.

На Кубани шли страшные бои. Село Крымское, около которого мы были, 2 раза переходило от немцев к нам. Мы в санчасти не спали по несколько суток, подвергались бомбардировкам и обстрелам. Один раз санчасть остановилась в лесополосе, недалеко от села. Палатки поставили в лесополосе. А над передовой всё время кружилась «рама», это такой самолёт. Он нас засёк. Мы только что положили раненого на стол, как раздался гул моторов. Самолёт начал бомбить лесополосу. Мы схватили раненого, спрятали его под стол, а сами сели и сунули головы под этот стол, он был железный. После этой бомбёжки одного нашего санитара так посекло осколками, что ему на теле сделали 40 рассечений, чтобы достать металл.

Как стихло, сразу стали грузить раненых и оборудование на машины. Но всех раненых забрать за один раз возможности не было. Меня оставили с ними до тех пор, пока и нас не заберут. Они кричали, просили пить, а у меня не было воды. Я сидела, плакала и рассказывала им «сказку» о том, что война скоро кончится и мы все, кто воевал, будем жить хорошо. Познав на своём опыте все «прелести» послевоенной жизни, этот случай я не могу забыть до сих пор.

Позже, в 43-м, я перешла из санчасти в 247-й гвардейский артиллерийский полк 110-й гвардейской стрелковой дивизии санинструктором. Помню первую артподготовку при форсировании Днестра. Пушки стояли около реки сплошным строем. День был очень солнечный. С утра началась артподготовка со всех видов орудий. Дым от выстрелов был такой густой, что все ходили точно в дыму, дышать было нечем, мы надрывно кашляли. После артподготовки пехота пошла в атаку, потом началась переправа.

************

Ещё один запоминающийся бой — при форсировании Днепра. Об этом очень много написано, но я расскажу, как помню. К реке мы двигались только ночами, когда подошли, расположились в камышах. Здесь полным ходом пошли работы по строительству плотов. Камыши шевелились. Когда стемнело, солдаты стали грузить на плоты пушки, вода кипела от разрывов снарядов. Как котёл. Стали переправляться — любой снаряд попадал в какой-нибудь плот. На нашем плоту один солдат вдруг упал, закричал и начал биться в судорогах. Я думаю, это от страха. Плот закачался. Другие солдаты схватили товарища, стали затыкать ему рот, скрутили по рукам и ногам и приподняли, чтобы он не раскачивал плот. Он стал успокаиваться и совсем затих, когда мы пристали к берегу. Как только я сошла на берег, ко мне подбежал солдат и сказал, что неподалёку лежит тяжелораненый. Берег был песчаный, метров 100 песка. Я подбежала к указанному месту и на секунду сознание отключилось от того, что увидела. Раненый лежал на спине, взрывной волной его ударило о берег, живот лопнул, и вывалились кишки. Я помочь ему уже ничем не могла. Села рядом, стала его успокаивать, что, мол, сейчас принесут носилки и заберут его. Накрыла салфеткой живот, зная, что он через несколько минут умрёт, что и произошло. Прошло 65 лет, но это стоит у меня перед глазами даже сейчас, когда я пишу. Иногда ложусь спать и вижу этого солдата.

 ************

Для меня последний большой бой — форсирование реки Грон в Чехо­слова­кии 23 мар­та 1945 года. К реке подошли утром, расположились в лесополосе. Ждали темноты. К тому моменту в зарослях, в камышах, наши уже собрали понтонный мост. Переправились быстро, на том берегу стояло село. Темно, куда идём — не видно, снаряды бьют повсюду. Остановились в селе, начали окапываться. За селом немцы, граница между нашей и их территориями проходила прямо между домами. Немцы решили, что раз у нас за спиной река, отступать нам некуда,и после переправы мы ещё не оправились. Они переформировались и, когда начало светать, пошли в атаку, чтобы сбросить нас в реку. Река широкая, вода холодная…

 ************

Но прямо перед их отступлением начался артобстрел, потом я услышала, что летит самолёт. Земля дрожала. Больше ничего не помню. Потом стала различать, что раненые кричат: «Наташа! Наташа!» А мне представилось, что я сплю, а меня зовут, будят, но проснуться не могу. Так я очень долго мучилась и наконец мне показалось, что «проснулась». Хотела встать на ноги, но не смогла. Оказалось, меня засыпало по самую шею, оставались свободными только голова и левая рука. Было тихо, стрельбы не слышно. Бой, как я поняла, закончился. Сильно кричал раненый недалеко от меня, я стала его успокаивать, что, мол, сейчас я вылезу и перевяжу его. Через некоторое время появился командир дивизиона и ещё какие-то два человека, они стали меня вытаскивать, чтобы я занялась ранеными. Но оказалось, что меня можно было только выкапывать, потому что случилось прямое попадание в угол здания, на меня рухнула стена. Меня выкопали, я зубами и левой рукой разорвала пакет и наложила солдату на рану салфетку. Посмотрела и поняла, что ему, наверное, осколок попал в почку и раздробил её. На этом моя служба закончилась. У меня была контузия и осколочное ранение. Из одного госпиталя меня перевозили в другой. Конец войны застал меня в санитарном поезде, подъезжавшем к Ростову. Я хотела тут выйти, но мне отказали, повезли в Махачкалу. Получается, в Махачкале я начинала для себя ту войну, в ней же её и закончила.