Это было счастье: просто выжить

В 1941 годуАлле Коноплянниковой было всего-то 12 лет. Но по-настоящему война началась для неё через 2 года.

Летом, когда немцы во второй раз подступили к Ростову, пришлось эвакуироваться. Алла взяла с собой свою любимую куклу: боялась, что фашисты будут над ней издеваться. Кукла сгорела вместе со всем эшело­ном, который разбомбили самолёты. Все выскочили из вагонов и бежали в степь что было сил. После нале­та оставшиеся в живых побрели куда глаза глядят. Ал­ла с мамой пришли в полевой госпиталь, стали умо­лять взять их на любую работу. Вот тогда и приписали ей два лишних годочка: начальству могло влететь за то, что 14-летний ребёнок на войне. И довольствие (обмундирование, вещмешки, котелки) им, пришед­шим в летних платьицах, оказалось очень даже кста­ти. Работать девочка стала наравне со всеми, очень уж тяжёлое было время. Через месяц приняли военную присягу. Наши отступали. Степь. Жара. На 80-100 км в округе нет воды. Раненых полно. Из еды только селёд­ка и перловка. Воду привозили в бочках и выдавали по кружке на сутки. Дошли до Сталинграда. На озере Цаца госпиталь развернули на полную мощь. На мно­гие километры всё было разрушено. Алла со своими 30 ранеными разместились в уцелевшей избе. Потом их застала здесь зима. На улице — сорокаградусный мороз. На земляном полу — сено, солома, плащпалатки. На них наши раненые бойцы. Алла должна их на­кормить, напоить, перевязать. Утка, судно, лекарства. Еду носила в вёдрах из деревни. С дедом из местных пилили брёвна (даже под обстрелом), добытые из раз­рушенных изб.

— Самое страшное было, — вспоминала Алла Сер­геевна, — когда кто-то умирал. Поднять его я не мог­ла. Приходилось брать за ноги и волоком тащить в се­ни. Утром приезжала бричка и отвозила умерших в братские могилы. Раненые всё время жаловались на холод, и топить приходилось бесперестанно. Пока однажды ночью не загорелась камышовая крыша от раскалившейся железной трубы. Они с дедом успели вытащить всех.

Немцы в ту ночь бомбили как сумасшедшие. Она сама простыла — температура 40. Утром их перевезли в другое место. Когда закончилась Сталинградская битва, она видела остатки Паулюсовской группиров­ки, эти колонны пленных — поляков, венгров, немцев. Не спасли никого заранее предусмотренные для обо­грева маски-намордники, напузники, поверх ботинок соломенные сапоги. Русский мороз в очередной раз стал нашим союзником.

Потом вместе со всеми освобождала Ростов. Гос­питаль расположили на Станиславского и Чехова (сейчас там противотуберкулёзный диспансер). Рос­товчанам дали увольнительные на 3 часа. Город был весь в руинах. На Энгельса осталось одно или два це­лых здания. Ростов вошёл в список пятнадцати самых разрушенных городов. В своём доме увидели чужих людей. И пошла Алла доводить войну до победного конца. Под Ворошиловградом её ранило, но она отка­залась ехать в тыл: госпиталь стал родным домом, семьёй, а в родном доме, как известно, и стены помога­ют. Но наступление — это не праздничный парад. Под Мелитополем госпиталь, рассчитанный на 200 коек, принял 2000 раненых. Они были везде — в ха­тах, на завалинках. Их едва успевали покормить раз в сутки. Тогда говорили, что дивизия полегла почти вся. Я смотрю военные фотографии Аллы Сергеевны. Красивая девочка в шинели, в пилотке, с очень серь­ёзными глазами. Стоит возле сидящего на стуле мо­лодого бойца. Подпись: 4-й Украинский фронт, Сим­ферополь. 1 мая 1944г.

—Кто это? Кто снимал? В честь праздника что ли?

—Да праздники тогда почти не отмечали. И фотографов особо не было. Снимал какой-то корреспондент, — уточнила Алла Сергеевна, — наверное, для своей газеты. А это Петька-артиллерист. У него руку почти оторвало, висела на сухожилии. Не давал ампутировать. Хирург Семечкин попросил Аллу его уговорить: боялись гангрены. Ничего не смогла сделать и Алла. Уехал Петька с этой своей болтающейся рукой. После войны случайно встретила его Алла в горсаду (парк Горького). Молодёжь там гуляла. А ещё в горсаду на танцплощадке устраивались ночные балы — с 10 вечера до 6 утра. Прекрасное было время! Так вот в одно из таких гуляний её кто-то окликнул:

—Алла!

—Петя!

—Вот это была встреча! Петька уже жениться успел, сыном обзавестись, в Ростове по делам.

—А вот и рука, видишь, — показал он, — сумел-таки сберечь…

Больше никогда она его не видела. Но то чувство ра­дости, молодости, счастья, что война кончилась, а они живы, осталось навсегда.

Но до Победы прошла Алла Коноплянникова ещё много-много километров. Симферополь. Сапун-гора. Разрушенный до основания Севастополь, где оста­лись в памяти крупные красные маки, вылезшие по­всюду через битый кирпич и ракушечник, как гимн всепобеждающей жизни.

«Дембель» Алла и её мама получили 25 июля 1945 года. Им выдали 10 кг серой муки, буханку хлеба, консервы, немного денег. С этим и поехали в свой Ростов. И началась мирная жизнь. Алла пошла ра­ботать, учиться — в 7-й класс вечерней школы. Позже стала картографом в воинской части штаба СКВО, училась заочно в Московском институте геодезии и картографии. Конечно же, вышла замуж, родила сына. Казалось, всё плохое позади. Но жизнь не­предсказуема. Её сыну исполнился год, когда врачи поставили безжалостный диагноз: полиомиелит. Он никогда не будет ходить. Муж - офицер-красавец — предал её, сказав: «Делай, что хочешь, я тебе не помощник». Она сама работала, училась и 17 лет лечила сына. Носила его на процедуры. Возила на операции. Носила на руках в школу на четвёртый этаж. Сын вырос умным, ладным, красивым. Поёт, играет на гитаре, кандидат экономических наук, у не­го своя лаборатория, преподаёт в вузе, пишет доктор­скую диссертацию.

Сейчас у Аллы Сергеевны взрослые внуки, и она сча­стлива. Счастлива была и во втором браке, который про­длился 20 лет — с мужчиной, которому она долгое время отказывала, слишком наученная предыдущим горьким опытом, и за которого вышла по настоянию собствен­ного сына. Леонид Иванович рано ушёл из жизни, но ос­тавил о себе добрую память у всех, кто его знал. Сейчас Алла Сергеевна одна. Былые невзгоды, всё пережитое резко ухудшили её здоровье: она почти ничего не видит, инсулинозависима (те, кто знает, что это такое, поймут, как ей нелегко). И что? Вы думаете, она замкнулась в че­тырёх стенах и ведёт растительное существование? Как бы не так! Она нисколько не отстаёт от жизни, ведёт об­щественную работу в Совете ветеранов и помогает тем, кому, по её мнению, гораздо хуже, чем ей. А ей хорошо. Потому что живёт она по правилу: хочешь быть счаст­лив — будь. Ей 75 лет. В таком возрасте и столько испы­тав, ни к чему притворяться ни перед кем бы то ни было, ни, тем более, перед собой: да, она счастлива. Орден Оте­чественной войны I степени, медали — «За боевые заслу­ги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германи­ей», память о ранении да красноармейская книжка, в ко­торой записаны 9 благодарностей от верховного глав­нокомандующего — вот и все её военные трофеи. А боль и память — они же не видны. Они в сердце.