Этот день мы приближали, как могли

       До сих пор, приезжая в Берлин, туристы всего мира устремляются в центр города, на сравнительно небольшую площадь. Именно здесь, в районе Бранденбургских ворот, рейхстага и рейхсканцелярии, где находился бункер Гитлера, родилась наша Победа. Начало её лежало в сражениях под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге и на Днепре... И только тут, на крошечном пятачке, обойти который можно за десять минут, защитники буквально физически почувствовали конец войны. По словам очевидцев, в первое утро после того, как Берлин был полностью взят, стояла настолько непривычная тишина, что у бойцов, привыкших к уханью орудий и грохоту взрывов, звенело в ушах, а у некоторых от давления шла кровь из носа. 30 апреля 1945 года на рейхстаг было водружено Знамя Победы. А 2 мая на здании бывшего немецкого парламента уже появились первые надписи. «За Родину!», «За Сталина!», «Дошли!», «Живы!», «Домой!», «Победа!», «1945!» — к вечеру за словами не было видно стен. И хотя до самой победы ещё оставалась неделя, (неделя тяжёлых боёв, унёсших жизни тысяч людей, — в сутки потери советской армии на тот момент составляли 17-19 тысяч человек) наша Победа у многих ассоциируется именно с красным знаменем на стеклянной макушке рейхстага и с его рябыми от надписей колоннами. Расписался на этих стенах даже Главнокомандующий маршал Жуков. Освободители писали чем придётся: углем, карандашами, краской, царапали слова штыками, ножами, обломками кирпичей. Места оставалось всё меньше и меньше. Ещё бы! Ради «Николай Гуськов. Воронеж» или «Победа! Харьков! Лёня Кравцов!» бойцы шли пешком с окраины города. После того, как снизу не осталось ни одного сантиметра, защитники забирались на плечи друг друга и писали. Среди тех, кто оставил «автограф» на память о себе, были и ростовчане.

          Владимир Алексеевич Петров, полковник в отставке, а ныне художник, музыкант и писатель:

         — Ради этого дела стоило пройти от Западной Украины до Берлина. В войну я был командиром пулемётного расчёта, и со своим «максимом» штурмовал фашистское логово. То утро, когда мы впервые услышали о Победе, помню до мелочей. Накануне, 2 мая, велись жесточайшие бои. Ночью сменяли друг друга, чтобы передохнуть хотя бы часок, силы были на исходе. Утром я проснулся и был потрясён. В городе стояла такая тишина, какая бывает после бури. Из каждого окошка и уголка выглядывали белые лоскутки ткани — немцы сдавались. Мы собрались на завтрак в разбитом здании, без крыши, в котором устроили что-то вроде столовой. Старшина привёз гречку с мясом. Не успели мы даже расспросить, с чего такое пиршество, как по громкоговорителю на русском языке услышали о том, что берлинский гарнизон капитулировал. Несколько секунд все замерли с ложками у рта, а потом стали палить в небо из всего оружия, что было с нами. Я тарахтел из своего пулемёта. Это был первый салют ещё неофициальной Победы над фашистами. Слов описать нашу радость просто не было! Откуда только силы взялись. Мы кричали, обнимали друг друга, прыгали от радости! В 11 часов дня я, как командир расчёта, попросил у замполита разрешение сходить к рейхстагу. Взял с собой свой личный состав — пятерых бойцов. Здание ещё дымилось, вокруг валялись головешки, но стена от основания ступеней метра на два была уже исписана. Ребята закинули меня на плечи. Я взял уголь и как только мог высоко крупными буквами написал «В. Петров. Ростов. Дон». Как ставят подписи на документах, завершая важные дела, так и мы расписывались под своей Победой! А к вечеру на этой площади на наспех сколоченной солдатами сцене пела Лидия Русланова!

      — Среди надписей на поверженном Рейхстаге была и такая «Никаноров. Ростов-на-Дону», — поддерживает рассказ товарища гвардии майор в отставке ветеран Григорий Григорьевич Никаноров.

          — Победу я встретил 19-летним мальчишкой в самом сердце вражеской страны. На тот момент был уже командиром миномётного расчёта, дослужился до младшего сержанта. 1 мая мы заняли позицию как раз возле Рейхстага. И сутки шли жесточайшие бои. Фашисты сосредоточили в Берлине свои лучшие силы. Разбитый город горел, но из-за того что дома немцы строили очень прочно, страдали окна, двери, крыши, а основа стояла намертво. Из-за этого каждый выстрел эхом разносился по всему Берлину, перекликаясь в пустых бетонных коробках. Целые сутки улицы гудели. А на рассвете 2 мая всё смолкло. Наступила режущая слух тишина. Розовело небо. Мы вдруг так остро ощутили, что весна, жизнь, победили! Мы с моими однополчанами пошли к дымящемуся Рейхстагу, который уже исписали ребята из 150-й дивизии, непосредственно его штурмовавшие, и углём нацарапали свои имена. А потом долго смотрели на это побитое здание, которое стало символом нашей Победы.

         В 50-х годах в Рейхстаге начался ремонт, и надписей становилось всё меньше и меньше. Сейчас они занимают часть стен в восточном и северном крыльях здания, которые стали музейными экспонатами. Нецензурные выражения (были и такие), по согласованию с российской стороной, были стёрты. Оставшиеся надписи покрыты прозрачным тонким пластиком, чтобы время не разрушило хрупкую оставшуюся штукатурку, и специально подсвечиваются. От этого надписи, следы пуль и осколков выглядят свежими, будто «вчерашними». Наверное, поэтому дети и внуки освободителей после экскурсий говорят, что эти короткие слова с восклицательными знаками, покорёженные стены помогают услышать в музейной тишине эхом разносящееся по догорающему городу слово «Победа!» и увидеть усталые, но счастливые лица почерневших от копоти и грязи людей в серых бинтах, потрёпанных бушлатах, заглянуть в их счастливые глаза. Из Рейхстага потомки освободителей выходят уже немного другими.

          Некоторые немецкие депутаты с регулярной периодичностью ставят в парламенте вопросы о том, чтобы убрать все надписи вообще. Но большинство всё же понимает, что это — часть мировой истории. А Иваны, Армены, Миколы, Тарасы и десятки советских парней и девушек, дошедших до Берлина, продолжают сквозь шестьдесят два года напоминать нам через свои красноречивые «Победа!», «Домой!», «Родина!», «Жизнь!» с этих уже музейных стен о цене мира.