Труп под окнами

Первая оккупация Ростова глазами десятилетней девочки

Ирина Пришельцева, когда началась война, жила с родителями на Театральном. Было ей 10 лет.

— Объявили о нападении немцев по черной тарелочке – радио, — вспоминает Ирина Пришельцева. — Дом наш состоял из коммунальных квартир. Мама была учительница, а папа строитель. Вот в этом культурном слое, принятом именовать интеллигенцией, разговоры о скорой войне и велись. Ее ждали, она не стала неожиданностью, но все равно потрясла. Мама у меня еврейка, а папа украинец. Мама боялась прихода немцев, но ее успокаивали: кто сюда их пустит. Считали, что до Ростова они не дойдут.

В сентябре в школе № 5 организовали госпиталь для солдат. Мы готовили раненым спектакли и концерты, ухаживали за ними. Но где-то в октябре соседи стали шептаться, что фашисты скоро будут в Ростове. Жил у нас за стенкой мужчина преклонных лет. Он был жандармом при царе. И вот он стал говорить: «Вот придут немцы, мы эту жидовскую семью вырежем». Мама, конечно, была в шоке. Она говорила, что надо уходить. Бабушка с дедушкой жили в доме, который стоял в том месте, где сейчас редакция «Вечернего Ростова». И вот я с родителями переехала туда жить.

В день, когда немцы впервые появились в Ростове, отца не было дома. Мы наблюдали сквозь щелочки между ставень, как они шли от вокзала в сторону центра. Вскоре вернулся отец. Он был белый, как полотно. А произошло с ним вот что.

Он возвращался домой по Энгельса пешком. На Халтуринском его остановил наш патруль. Проверил документы, и он пошел дальше. Дойдя до Доломановского, столкнулся вновь с патрулем, но уже с немецким. Солдаты направили на него оружие и стали обыскивать. Отец достал паспорт и показал, что он гражданский. Отпустили.

Мы слышали выстрелы, но ставни не открывали. Потом нам соседи сказали: под вашими окнами что-то произошло. Мы выглянули и увидели, что лежит убитый мужчина. Как оказалось, это был начальник СКЖД. Он ехал на вокзал и напоролся на немцев. Они его схватили, и увидев, что под гражданским пальто у него форма, сразу же расстреляли. Хоронить его немцы запрещали, и он так и лежал под нашими окнами все семь дней первой оккупации Ростова.

После того, как первая волна немцев прошла в город, к нам прибежал муж маминой сестры. Ему соседи тоже угрожали расправой, и он попросил спрятать его. Спрятали за шифоньер и закрыли комнату.

В нашем дворе разместились немцы. Хочу сказать, что грабежа я не видела. Видимо, те дома, где они останавливались, не грабили, а может, просто порядочные попались. Однажды произошел неприятный инцидент, который заставил нас сильно испугаться.

К нам пришел один солдат с автоматом. Мать чуть от страха не умерла. Начал что-то требовать. Разобрались — он искал патефон. Но дело в том, что патефон находился в той комнате, где прятался мой дядька. Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы не пришел офицер, не накричал на солдата и, извинившись перед нами, выгнал его. Эти семь дней оккупации мы жили, как на вулкане, в страхе. Старались никуда не выходить, только на Темерник за водой. По всему городу воды не было - наши при отступлении взорвали насосные станции.

Перед освобождением начался обстрел. Напротив нашего дома находилась бумажная фабрика. В нее попал снаряд. Отец схватил меня и засунул под кровать. Мы лежим, на улице все взрывается, а мне стало смешно:

— Зачем мы под кроватью прячемся?

А отец мне ответил, что если обрушится потолок, то сетка кроватная все -таки немного смягчит удар.

В начале июня 1942 года отец настоял, чтобы его добровольцем отправили на фронт, а мы с матерью через месяц уехали из Ростова. Сначала папин товарищ отвез нас под Грозный. Говорил: тут нефть, а нефть не отдадут. Когда стало известно, что немцы взяли Ростов, русская хозяйка, у которой мы жили, пришла и говорит моей матери:

— Абрамовна, я тебя, конечно, могу спрятать, но вокруг такие люди, что резня и без немцев бывает.

Мать пошла в военкомат и попросила, чтобы нас отправили в Казахстан. В Ростов вернулись в 1944 году. Город был сильно разрушен. Вся улица Энгельса разбита, ни одного целого дома, а вот старый дом моей бабушки на удивление оказался цел.