В дореволюционной истории российской уголовщины при желании можно отыскать три случая ограбления путём подкопа с использованием современных на тот момент достижений физико-химической науки. «Медвежатники», ученики куда более прилежные, чем ленивые школяры и студенты, на месте не стояли и использовали научные открытия гораздо оборотистее легендарной отечественной бюрократии. Кое в чем «помогли» им мастера детективной прозы.

В 1911 году четко и организованно была подрыта «Касса общества взаимного страхования от несчастных случаев» в Варшаве. План «акции» был один в один слизан с конан-дойлевского рассказа тридцатилетней давности «Союз рыжих». Воров так и не нашли, но «польский след» в подкопных делах остался.

В 1916 году в Харькове громыхнула на всю империю фантастическая кража из «Приказчичьего общества взаимного кредита». Взломщики тогда похитили процентных бумаг на 2,5 млн и всю наличность, выражавшуюся в цифрах с большущими нулями. Эта последняя «медвежья» акция и интересует нас больше всего. Во-первых, ее раскрытием занимался «гений русского сыска» - знаменитый следователь Аркадий Францевич Кошко. Во-вторых, она как под копирку повторяет «ростовский погром» два года спустя (дата ограбления - 28 декабря, рождественские выходные). Некоторые из своих дел сыщик описал в «Очерках уголовного мира»…

Кошко давно уже занимался самыми немыслимыми кражами и слыл в своем деле первоклассным знатоком. В Харькове он быстро составил «диагноз», орудовали «варшавские воры». Проанализировав «почерк» взломщиков и некоторые характерные признаки преступления (подкоп из деревянного сарайчика со двора соседнего дома под «стальную комнату»; использование новейших достижений науки, брошенные на месте электропилы, баллоны с газом, банки с кислотой, сверла, аккумуляторные батареи - всего оборудования на несколько тысяч рублей; точность и выверенность в действиях воров), сыщик сразу определил, какую публику, собственно, надо искать. Его портрет «варшавских воров» оказался будто списанным с натуры: «прекрасно одетые, безукоризненно манерные господа, ведущие широкий образ жизни, останавливающиеся только в дорогих гостиницах, посещающие только дорогие ресторации и публичные дома, «работающие» только с очень крупными суммами. Они педантичны, упорны, настойчивы и терпеливы. Хорошо вооружены. На подготовку тратят огромные деньги, используя подкуп и приобретая дорогие инструменты, которые бросают на месте преступления, ибо добыча намного превышает затраты. Будучи же пойманы, вины своей не отрицают, подельников не предают и ведут себя достойно почетного звания «варшавских воров»…»

Из оставленных в «стальной комнате» отпечатков пальцев Кошко составил маленький альбом и на неделю с лупой зарылся в громадную дактилоскопическую картотеку департамента полиции. Там, среди более чем двух миллионов «автографов», он не стал распылять силы, сразу направился к знакомому шкафу - «варшавские воры».

Через несколько дней коридорный харьковской гостиницы «Парижъ» опознал по фотографии профессиональных «медвежатников» Станислава Квятковского, Здислава Горошку и Яна Сандаевского. В результате блистательно разработанной и проведенной операции в Москве на Переяславской улице Кошко накрыл восьмерых из девяти участников харьковского ограбления. Лишь одного следствие так и не установило. Но особенно не расстраивались - все главари были в их руках. Да и сам Квятковский, потомственный шляхтич, от знаменитого на всю Европу взлома и не думал отказываться. Напротив, гордился им.

Но до суда дело так и не дошло. Спустя несколько недель в Россию пожаловал «февральский тайфун», а вслед за оным - «октябрьский смерч». Двери каторги и тюрем открылись как для пламенных революционеров, так и для прочей уркаганской братии, моментом принявшей обличье «жертв царского произвола» и «борцов с самодержавием». Зато «гений русского сыска», мгновенно превратившийся в «сатрапа, палача и держиморду», тем же смерчем был выброшен на улицу и вынужден был скрываться от власти Советов, которой не терпелось поболее ухлопать людей, преданно исполнявших свой профессиональный долг. Кошко бежал в гетманский Киев. И вот там-то морозной зимней ночью 1918 года где-то на Подоле он нос к носу столкнулся с самим ясновельможным паном Квятковским. Эту встречу Аркадий Францевич тоже привёл в своих записках.

Видя, что некогда грозный сыщик еле на ногах держится от голода в рваном пальтишке и дырявых калошах, выдающийся «медвежатник» отвел его в приличный трактир, накормил и на прощанье всыпал в карман горсть золотых николаевских червонцев. На протестующий жест сыщика Квятковский с кривой усмешкой объяснил:

- Не беспокойтесь, Аркадий Францевич, это деньги, хе-хе, чистые   доходы от коммерции…

- Чем заниматься изволите, пан Станислав?

- Да так, хе-хе, обтяпываем одно дельце…

Заметим, что памятная встреча на Подоле произошла в начале 1918 года, когда до супервзлома в Ростове оставалось чуть больше десяти месяцев. Что за «дельце обтяпывал» гроза европейских сейфов? Где были в этот момент Горошка, Сандаевский и другие приснопамятные «варшавские воры»? Не в знаменитом ли городе-папе-на-Дону? И кто был тот таинственный «девятый», сумевший-таки ловко ускользнуть от мастерской московской облавы Кошко? Воров такого ранга даже в Европе единицы, и вряд ли они бы в такое славное время сидели, сложа руки. Все дороги ведут в Ростов…

Но к великому сожалению, русского Шерлока Холмса на Дону в декабре 1918 года не было. Кошко до самого последнего врангелевского парохода возглавлял уголовную полицию в Крыму. Так что ростовский судебный следователь Мова просто не мог тогда знать ни о рандеву в Киеве, ни о готовящемся «дельце», ни о концентрации в южной столице крупнейших «варшавских воров» бывшей Империи.

Но мы-то знаем. И можем внимательно порыться в чудом сохранившихся уголовных документах того времени. Может, повезёт? Достаем из бездонных кладовых музы Клио криминальную сводку за 21 августа 1919 года - почти девять месяцев после «рождественской акции» в Ростове: «в Таганроге при попытке нелегально сбыть бриллианты был арестован бывший артист варшавского (!) Нового театра миниатюр Клеменс Бахенкевич». Поляк. Камушки тут же опознал запрыгавший от радости экс-голова Нахичевани Попов - они, родненькие, из «стальной комнаты». Артиста тряхнули как следует. Тот поначалу кричал, возмущался. Ведать ничего не ведаю. Купил, мол, на рынке у каких-то двух братьев-вахлаков.

Но через час пришедший в сознание миниатюрист заплывшим глазом таращился на бумагу и, едва шевеля распухшими губами, высвистывал сквозь уцелевшие зубы вожделенную фамилию: Людвиг-Мариан Буйвен. Варшавский мещанин сорока лет с солидным уголовным стажем и «медвежьим» опытом, который пропал из поля зрения полиции несколько лет назад. Тот самый, «девятый»…

Его взяли тихо, без шума. Он, как водится, и не запирался. Что ж, проиграл так проиграл. Да, участвовал. Все как и в Харькове, две недели рыли, чтобы успеть точно под Рождество. Дворник-татарин, мерзавец, копал вместе с нами, а потом, подлец, пытался шантажировать. Противно было и не в наших правилах, но пришлось убрать. Многое просто не успели вынести. Да и черт с ним, вывернули из «стальной комнаты» так много, что решили не гневить Бога, бросить. Кто остальные взломщики? Что вы, господа, Бог с вами, какие фамилии? Ищите, за что же вам донское правительство жалование-то платит…

С Буйвеном все было ясно - не скажет, профессиональный вор. Хоть стреляй. Но ведь у следствия в руках есть ещё сломленный духом артист Бахенкевич. И вскоре судебный следователь Мова беседовал уже с неким Игнацем Косицким, а на столе у него переливалась солнечными бликами горка конфискованных драгоценностей. Через день в Екатеринославе арестовали и любовницу Косицкого Лию Беркович, но, к сожалению, коллекцию конфиската она не пополнила. «Варшавские воры» женщинам ни денег, ни драгоценностей не доверяют…

Три грабителя сидели за решеткой, остальные растворились с большей частью добычи. Кто они? Следователь Мова этого так никогда и не узнал. Мы же без особой боязни ошибиться можем назвать их фамилии: Квятковский, Горошка, Сандаевский. Похоже, был еще и седьмой, из местных, без которого невозможно было бы «работать» в городе, чужаков не терпящем. Видимо, с его подачи нашли в Ростове специалиста, чисто убравшего дворника. В декабре 1921 года в Ростове Донугро накрыл многочисленную банду жуткого «мокрушника» Чернышева. В ее составе как-то особняком стоял 35-летний вор-рецидивист А.Д. Лапшин, имевший при себе огромные деньги в «николаевских» рублях. «Мокрухой» тот себя не осквернял. На следствии сознался в организации ограбления складов «Учрабис» и «Доноблсоюз» путем подкопа (!) и, заговорщицки подмигивая чекисту, намекнул на свое участие в нашумевшем «рождественском деле» 1918 года. Для рабоче-крестьянского парня из ЧК тогда это было более чем неактуально. Он и слыхом не слыхивал ни о каком «рождественском деле». А если б и знал - плевать, грабанули - так ведь буржуев, так им и надо. И с легким сердцем пустили тогда «в расход» ростовско-варшавского вора, так и не поинтересовавшись, не спрятали ли знаменитые «диггеры» ту самую исчезнувшую часть добычи где-нибудь на темерницко-нахичеванских холмах. Ибо настораживает, что ни Бахенкевич спустя девять месяцев после «акции», ни Косицкий немногим позже, ни Лапшин через целых три года так и не смогли  переправить добычу за кордон. Очень может быть, что «варшавские» припрятали  весь свой суперклад где-либо неподалеку от Ростова, а может, и в самом городе дабы в более спокойные времена, после наведения «конституционного порядка в России Белой армией, без проблем его забрать. Не зря ведь заемные билеты железной дороги все до одного уперли - надеялись, и далеко не должны утащить. Поближе к управлению ВлЖД, то есть к Ростову-папе. Может быть, до сих пор таится в донских курганах, либо в подвалах старого Ростова богатейший клад «стальной комнаты»? В пылу красного наступления найти его не успел судебный следователь Мова, в расстрелном пылу борьбы с бандитизмом не удосужились это сделать революционные Мегрэ. Нам же спешить некуда. Вся жизнь впереди. Ищите да обрящете!

P.S. Очерк Сергея Кисина замечателен не только потому, что знакомит читателя с интересным уголовным делом двадцатого столетия. Перед нами - блестящее расследование преступления, тайна которого казалось бы, утонула в пучинах прошлого. Но вот вам доказательство справедливости истины: все тайное становится явным.

И все же мне хотелось бы добавить ещё один штрих к расследованию историка. Вспоминая о гении русского сыска Аркадии Францевиче Кошко, автор пишет: «Но, к великому сожалений, русского Шерлока Холмса на Дону в декабре 1918 года не было». Это верно. Однако Кисин - тоже к великому сожалению - выпустил из поля зрения фигуру, которая интересна не менее, нежели Кошко. Упоминая о триумвирате лучших ростовских следователей - Филиппов, Кунцевич и Маршалк, - нужно было обратить внимание на последнюю, довольно редкую польскую фамилию. Дело в том что в распутывании кражи из Харьковского банка Кошко помогал.. следователь Маршалк! Вряд ли речь идёт о совпадении: следователь Маршалк - это не следова¬тель Петров. Но почему же в таком случае Маршалк не вспомнил о краже двухлетней давности? Ведь абсолютно идентичные преступления! Не мог следователь Маршалк,. помогавший Кошко в Харькове, этого «не заметить». Стало быть?.. Скорее всего, полицейский был «в доле» со своими польскими соплеменниками. Во всяком случае, он точно знал, кого искать, а уж найдя знал, как убедить «поделиться». А что такого? Белое дело шло к краху, нужно было подумать о будущем. По крайней мере, иного объяснения таинственной «слепоты» Маршалка у меня нет. А у вас?