Анархисты

Анархисты и мой отъезд

Жизнь лучше не становилась. Люди не строили планов на ближайшие дни, стараясь забыть прошлое и не думать о будущем. Поговаривали, что малороссы под командованием германцев наступают на Ростов, но большевицкие газеты эту тему замалчивали, и. вопреки растущим с каждым днём слухам, никто точно не знал насколько близка к городу их армия. И лишь с началом постепенной эвакуации большевиков происходящее обрело очевидную определенность. /.../ Народ отнёсся к этому безучастно. «Хуже быть не может», - говорили вокруг.

Может, как выяснилось. В постепенном уходе большевиков радовало то, что сократились случаи казней юнкеров и других врагов Советов, но, с другой стороны, начало расти число массовых грабежей и разбоев. Большевики, справедливости ради нужно отметить, старались как-то поддерживать порядок на улицах и бороться с терроризирующими город мародёрам. Но в рядах Красной Гвардии было слишком много сброда, привлечённого туда зарплатой и полным отсутствием командирского присмотра, который рассматривал воинскую службу, как простую возможность подзаработать и поиметь добычу на стороне.

Группы таких красногвардейцев по хозяйски вламывались в магазины и, держа револьверы у виска несчастного, не осмеливающегося сопротивляться, продавца, забирали всё, что им приглянётся со словами: «Мы осуществляем реквизицию от имени государства». Так же поступали и в отношении хозяев частных домов и квартир, несмотря на указание большевиков расстреливать воров на месте и их обещание помочь любому, кто сообщит о преступлении по телефону. /.../

Ночные нападения участились и местные Советы, пытаясь справиться с ситуацией, запретили выходить на улицу после девяти вечера. Я как-то обнаружила тело на углу нашей улицы с приколотой к пальто запиской: «Этот человек находился на улице в запрещённые часы».Но этот закон, в действительности, не обезопасил дома от ночных нападений, ибо все бандиты были одеты в форму красногвардейцев и имели с собой фальшивые документы, поручающие им блюсти порядок на улицах и осуществлять обыски помещений.

Однажды утром, когда большинство большевиков покинуло город, оставив лишь своих представителей в головных конторах, мы были разбужены в три часа звуками стрельбы и взрывов гранат. Поднявшись, мы выглянули пару раз на улицу и вновь улеглись спать. /.../ На завтраке кто-то бесстрастно сообщил, что власть теперь у анархистов. Замечание не вызвало комментариев.

Если не учитывать их преступные наклонности, то эти анархисты оказались весьма забавными персонажами. Они напоминали детей играющих в разбойников, с тем отличием, что в руках у них было настоящее оружие. С чёрными повязками на рукавах и чёрными ленточками на головных уборах они носились по улицам в грузовиках, размахивая оружием и стреляя в воздух. На предельной скорости они разбрасывали с машин в воздух листовки и белые листы прокламации разносило ветром по окрестным палисадникам и веткам придорожных деревьев. Часть из них расхватывали шляющиеся по городу «товарищи».

Листовки начинались с предложения «Порядок превыше всего». Далее в них говорилось о том, что за все отсутствие несёт ответственность буржуазия, которая попрятала добро по сундукам в подвалах и, как только, эти сундуки вскроют, так закончится и бардак, что на карту поставлен вопрос о свободе.

Народ стоял на улицах с безучастными лицами и наблюдал за их сумасшедшими успехами по овладению городом.

Анархисты врывались в дома так, будто снимали кино: связывали всех жильцов одной верёвкой, за исключением одного из членов семьи, коего, подгоняя штыками, заставляли показывать, что есть ценного в доме. На любое проявление сопротивления отвечали насилием. В те дни можно было видеть много людей покрытых чёрно-жёлтыми синяками от ударов прикладами ружей.

Анархисты обнаружили недюженные умственные способности в поиске тайников: срывали обои, чтобы проверить нет ли за ними припрятанных колец; не обращая внимание на женскую стеснительность, шарили руками по грудям в поисках узелка с деньгами; иногда силой срывали одежду с девочек, дабы узнать не зашиты ли в их корсеты драгоценности. Они обшаривали каждую комнату, рылись в бумагах, перетрясали книги и даже выгребали золу из каминов и печей.

Брали всё, включая мебель. Обычным делом стало видеть грузовики под управлением матросов набитые до верху украденными коврами, велосипедами, постельным бельём и стульями. Кстати сказать, постельное бельё пользовалось особым спросом. Многие горожане паковали более-менее ценное барахло в чемоданы и зарывали их во дворах домов или прятали под углём в подвалах.

Одной из жертв нападения разбойников стала семья девочек, живущих со своей бабушкой. Их всех силой уложили лицами в пол и пятеро бандитов начали обшаривать дом в поисках ценного. Остальные стояли над девочками, приставив штыки к их спинам так, что они не могли даже пошевелиться. В какой-то момент несчастная бабушка потеряла сознание и бандиты возмутились тем, что ни одна из девушек не выказала сочуствия своей бабушке, продолжая лежать лицом вниз. «Как вы можете лежать без движения, когда ваша бабушка в обмороке? Встань и принеси ей нюхательную соль и воды», - сказал один, ткнув штыком в ближайшее к нему тело. Что и было сделано незамедлительно. Tovarish привёл бабушку в чувство, после чего сорвал с неё серьги, брошь и, повернувшись к девочкам, всё еще лежащим на полу лицом вниз, спросил, указывая на бабушку, находящуюся на грани нового обморока: «Vam ne stidno?». /.../

Так как большевики запретили найм дворовых сторожей, живущие в одном городском районе жители начали создавать домовые комитеты. По их решению, каждая семья в доме выставляла двух своих членов для несения круглосуточной стражи у парадной и задней двери здания, меняясь каждые четыре часа. Многие дома обзавелись паролями. /.../

Цены оставались очень высокими. Во-первых, из-за низкой стоимости рубля. Во—вторых, из-за развала транспортного хозяйства, неспособного что-либо доставить в город в необходимых объёмах.

Текстиля, при этом плохого качества, было не найти дешевле 70 рублей за аршин. Починка шерстяных и хлопковых вещей обходилась столь дорого, что прислуга могла себе позволить залатать изношенное платье только в том случае, если наличествовал собственный запас ткани, либо удавалось стащить материал у хозяев. Найти верхнюю одежду в магазине было большой удачей, поэтому никто не знал, что ему придётся носить следующей зимой или летом. Нижнее бельё стоило невероятных денег и его было не достать.

В связи с этим участились случаи грабежей одежды на улицах. С женщин вечерами на улицах снимали всё под чистую так, что им приходилось добираться до дома совершенно голыми. Милосердные грабители давали своим жертвам, чтобы прикрыться, газетку и вызывали пролётку, со словами: «Поезжайте домой, а то простудитесь». Бывало, что и сами доставляли ограбленных леди до дома на извозчике со всеми удобствами. /.../

Выросло пьянство. По улицам валялась множество, упившегося до бесчуствия, народа. Водка привозилась из Новочеркасска. Многие женщины, бросив привычную работу и подзаняв денег, сосредоточились на спекуляции водкой, которую они покупали по пять рублей бутылку в Новочеркасске и продавали за тридцать в Ростове. Город, казалось, изнывал от жажды по спиртному и любой алкоголь поглощался с превеликим удовольствием.

Один мой друг, как-то ночью, оказался разбуженным в собственной спальне грабителями, просившими найти им чего-нибудь выпить. Всё, что у него было, это была завалявшаяся бутылочка ликёра, который не пришёлся бандитам по вкусу из-за своей слабой крепости и чрезмерной сладости. Но тут им на глаза попался флакон зеленоватой жидкости, стоящий на туалетном столике, употреблённый незамедлительно с причмокиванием губами и одобрительными замечаниями: «Эх, хороша, зараза!». То был тоник для волос моего друга!

Частенько организовывались уличные шествия, возглавляемые вооруженными солдатами и замыкаемые броневиками. /.../ Марширующие в колоннах люди несли красные транспоранты с белыми буквами: «Smert bourgzhui!», распевали русскую песню Свободы и «Марсельезу». Солдаты, то и дело, поднимали над головами оружие и палили в воздух. /.../

Появились слухи о предстоящей «Ночи Святого Бартоломея». Вера в них росла с каждым днём. Одну неделю, когда особенно частыми стали уличные шествия и газеты с особым ражем писали о жажде крови, многие горожане на случай начала резни спали одетыми под лестницами или под кустами в саду. Но наши страхи о всеобщей резне, к счастью, не подтвердились.

Сабаровы домой не вернулись, прячась у друзей в другой части города. Но они стали появляться на улицах, за исключением тех дней, когда все ждали «Ночи Святого Бартоломея». Их дом находился на попечении немецкой гувернантки и их мельничного смотрителя, хромающего на левую ногу и настолько толстого, что его глаза пропадали во время смеха. Он выказывал большую преданность семье Сабаровых. Но позднее выяснилось, что он выкопал все запрятанные ими деньги и отдал их своей жене. /.../

Анархисты проявляли внимание не только к зажиточным классам, но и грабили весьма бедных людей. Полотёра, подрабатывающего у Сабаровых, остановили на улице и отняли часы с несколькими заработанными им рублями. У него в глазах стояли слёзы, когда он мне о том рассказывал. С момента свержения буржуазии, деньги ему доставались с превеликим трудом, т.к. всего несколько человек в городе могли себе нынче позволить иметь полированные полы в доме. В прежние времена он посещал большие дома не реже одного раза в неделю. /.../

Однажды днём напали и на Наташину маникюршу. Её нашли без сознания, связанную, с кляпом во рту. Из дома пропала вся еда и одежда, а также лучшие предметы мебели. При её доходах ей было не на что восполнить украденные вещи и холодными днями, ввиду отсутствия тёплого пальто, она теперь безвылазно сидела дома.

Всё это время я постоянно теребила британского консула по поводу возможности появления в Ростове немцев. Услышав же, что их армия уже недалеко от города, я решила уезжать. Консул намеревался собрать всех английских подданных до кучи и организовать для них особый поезд, но не учёл факта полного бардака на железной дороге. Тогда он стал надеяться на то, что иностранцы из других городов юга России будут проезжать через Ростов и он мне о том пообещал дать знать.

Я навещала Сабаровых ежедневно, стараясь не входить в дом, где они укрывались, в тот момент, когда кто-то проходил по улице, ибо многие люди знали, что я их «Anglichanka», и они боялись быть обнаруженными. К началу апреля они приободрились, ибо казаки в Новочеркасске вооружались против большевиков, а германцы определенно находились под Таганрогом.

«Ты только подумай, - говорила мне Наташа, - эти свиньи и гуси лапчатые анархисты заняли нашу ложу в театре. Вот придут германцы и наведут здесь порядок». «Когда появятся германцы мне придется бежать отсюда», - ответила я. «Бедный, маленький паучок, зачем тебе бежать? Эта поездка тебя убьёт. Всё придёт в норму, когда наступит германский порядок».

Я в том не сомневалась, но c германцами встречаться не хотела. Они могли арестовать меня, т.к. Англия находились с ними в состоянии войны. «Думаю, я должна ехать, Наташа. Приезжайте ко мне в Англию». /.../

В время прощания она сильно плакала и подарила мне на память красивый браслет кавказской работы. Её мать пожала мне руку и сказала: «Вы покидаете нас без сожалений? Я думаю да. О, эта английская холодность!».

Но до холодной Англии было ещё далеко, когда я начала собираться в дорогу. На все сборы у меня ушло два дня. Надо было запастись едой на три недели пути, а полки окрестных магазинов пустовали. Торговцы, боясь анархистских грабежей, попрятали товар, оставив в продаже лишь скоропортящиеся продукты. /.../

Цены были ужасающие: кофе по 36 рублей за фунт, сахар отсутствовал вовсе. Мы не смогли купить ничего, что хотели, но удалось запастись хорошим сыром, копчёной колбасой и бесчисленным количеством варёных вкрутую яиц.

В ночь перед отъездом мы спали плохо. Анархисты обстреливали дом, где засели какие-то досадившие им матросы. Обе стороны производили ужасающий шум. На утро, взяв лишь самое необходимое, мы через заднюю дверь отправились на станцию. /.../