Трехлинейка

      27 июля этого года мне исполняется 87 лет, т.е. я своего дорогого и любимого "Молота" на два года старше.

    Эту последнюю войну прошел от звонка до звонка, сражался на западной границе в 1941-м, познал всю горечь отступления, потом - Сталинград, вошел в Берлин в составе легендарной гвардейской Чуйковской 62(8) Ордена Ленина армии.

     По прошествии шести десятилетий вспоминаются такие необычные истории, которые нельзя вычитать в книге, ни придумать на досуге.

     Было это накануне Курской битвы. Наш отдельный инженерно-саперный батальон готовил передовой командный пункт фронта. Работали, не смыкая глаз, копали землю, пилили бревна, маскировали сооружения так, чтобы ни с земли, ни с воздуха нельзя было определить местонахождение важного объекта.

    Когда работы были почти закончены, на ПКП появился командующий войсками курского участка М.М. Попов. Придирчиво осмотрев подготовленные позиции, он распорядился провести дополнительную разведку переднего края немцев, наметил места, где предстояло прорывать оборону. Начальник штаба генерал Л.М. Сандалов тут же набросал распоряжение, запечатал  бумагу в конверт и обратился к командиру нашего батальона:

      - Нужен расторопный солдат, который мог бы доставить пакет Ротмистрову.

      Комбат козырнул, повернулся к нам:

      - Гвардии сержант Новосельцев!

    Ординарец Сандалова подвез меня к спрятанному на опушке леса самолету По-2, передал указание начальства летчику. Тот, критически оглядев меня, обратил внимание на винтовку, которую я, как положено, держал у ног.                      Спросил:

       - А это что за дура такая?

       - Не дура, - обиделся я, - а винтовка, трехлинейка...

       - Какая трехлинейка? Это целая трехметровка. Она же в самолет не поместится. Оставьте ее.

       - Не могу, - я крепче прижал винтовку к себе. - Устав запрещает передавать личное оружие в другие руки.

       - Тогда повесь свое личное на пропеллер, - рассердился было пилот, но тут же отошел. - Ладно, полезай в кабину.

     Устроившись в задней кабине, я поставил винтовку на пол, зажал между ног и с ужасом увидел, что она далеко торчит над фюзеляжем. Совсем, как пика в руках всадника.

       Пилот расхохотался:

       - Если появится "миссер", коли его штыком!

     А мне было не до смеха. Я летел первый раз, но боялся не столько за свою жизнь, сколько за сохранение личного оружия. Главное было не выпустить винтовку из рук на каком-нибудь крутом вираже. Во время полета у меня занемели руки. Ведь наш "кукурузник" летел над самой землей, и его мотало, словно щепку,  попавшую в водоворот. Хорошо, что полет оказался непродолжительным. Скоро мы приземлились прямо у штаба танковой армии. Винтовка моя и там вызвала всеобщее веселье. Офицеры, хорошо знавшие летчика, подшучивали:

      - Это что - новое оружие? За облака штыком  не цеплялись?

    Доверенный мне пакет я передал генералу П.А. Ротмистрову. Тот сразу же вскрыл конверт, озабоченно прочитал написанное и только после этого обратил внимание на меня и  на мою винтовку. В его черных красивых усах сверкнула улыбка:

    - Хотел тебя, братец в "34-ке" назад отправить, но ты со своим оружием в  танк не поместишься. Придется накормить тебя и послать в штаб на легковушке.

    С Ротмистровым судьба свела нас лет через 20 после войны, когда он стал главным маршалом бронетанковых войск, а я попал на парад на Красной площади. Всматриваясь в меня, Павел Алексеевич спросил:

     - А не ты, братец, привозил в 43-м пакет? У тебя в руках была тогда длинная винтовка?

     ... Невольно подумалось: если бы не знаменитая трехлинейка, наверное, не заметил и меня.