Гитлеровцы убивали с открытыми глазами. Напоминание всем о том,

В последние годы молодые неофашисты с криками «Хайль!» все чаще разгуливают по улицам наших городов – но беспокоит ли это общество так, как должно было бы беспокоить? Вызывает ли это жесткое противодействие со стороны властей? Нет! Нас одолело равнодушие. Мы будто забыли, чем обернулась «коричневая чума» для всего мира – и для России не в последнюю очередь – каких-то шесть десятков лет назад...
  В преддверии Дня Победы «Собеседник» решил дать слово очевидцам фашистских злодеяний и опубликовать фрагмент из книги журналистов А. Мацкина и А. Шарова «Ростовские записи», написанной по горячим следам, непосредственно в 1942 году. Это рассказ о первом захвате фашистами Ростова-на-Дону (он длился семь дней), а точнее, о том, что увидели советские войска, освободив город.
    Трупы были свалены в кучу
    Мы вступили в Ростов вечером 29 ноября 1941-го, в первые часы восстановления советской власти. На окраинах еще шла перестрелка, а над воротами, парадными дверями жители вывешивали красные флажки, с опасностью для жизни сбереженные в дни немецкой оккупации...
    У большого четырехэтажного здания школы прямо на тротуаре лежат трупы. Сколько их здесь? Дворник из соседнего дома говорит: «Я думаю, не меньше ста. Только наших тут человек двадцать, а сюда таскали со всего квартала!»
    Трупы свалены в кучу, тела громоздятся на тела. У самой стенки их так много, что они наполовину закрывают окна первого этажа. Очень холодно. Третий день стоят двадцатиградусные морозы, и мертвецы так плотно примерзли друг к другу, что нескольким красноармейцам и двум командирам с большим трудом удается растащить их по сторонам. Через полчаса мертвецы лежат поодиночке, во всю ширину тротуара – голые, полуодетые, в зимних пальто. Все с обнаженными головами, только одна молодая женщина в сползшей на лоб черной фетровой шляпке...
     У самого края тротуара – старик, шестидесятилетний, крупный, седой человек, с густыми заиндевевшими бровями. На крутом морщинистом лбу – желтое кровавое пятно. В этого человека стреляли в упор, целились прямо в голову.
    Рядом со стариком лежит вихрастый, веснушчатый, рыжий мальчик в рубашке и ватнике. Живот его разворочен, кровь залила внутренности, кровь, смешанная с землей.
     Третий в ряду – голый, жестоко изувеченный человек. Часть черепа снесена, голова как бы разрублена пополам. На половине уцелевшего подбородка – черная, густая, уже седеющая борода.
    Четвертая – маленькая, изможденная женщина в теплом платке, как будто замерзшая здесь, на тротуаре большой ростовской улицы. На суконном пальто – дыра, след разрывной пули.
    Пятая – опять женщина с разбитым, проломленным черепом. Окровавленная зияющая впадина рта. Все передние зубы выбиты, и без всякой медицинской экспертизы видно, что она умирала в страшных муках, что ее долго истязали и что смерть наступила от удара тупым орудием.
     Шестой, седьмой, восьмой… В этом ряду двадцать трупов; уже выложено три таких ряда. У стены дома наши бойцы продолжают разбирать трупы. Их там еще много! Искромсанные, изрешеченные, обуглившиеся, окоченевшие, с почерневшими лицами, со вздутыми животами, безногие, безрукие, кровавые обрубки тел...
     Поцелуй мертвых губ
   У кладбища уже большая толпа, только что прибывшая милиция, красноармейцы из проходящих частей, подоспевшие кинооператоры. Жители выползают из укрытий и убежищ. Толпа густеет. Пока еще никто не решается подойти ближе к трупам, люди стоят на мостовой, смотрят издали.
   Очень тихо. Из толпы выходят две старые, неслышно плачущие женщины. Они идут в самый центр кладбища и грузно, тяжело, без крика падают на землю. Мария Хачатуровна Бандурова с 40-й линии находит труп своего мужа Степана Салаконовича Бандурова. Александра Степановна Титрова, тоже с 40-й линии, опознает своего внука.
    Теперь уже все бросились к трупам. Матери узнают сыновей, жены припадают к телам мужей. Десятилетняя девочка находит мать. Ту самую женщину, которой проломили череп. Девочка хочет поцеловать мать в губы. Вместо рта у матери кровавая затекшая рана. Девочка кричит.
     Каждую минуту кто-нибудь узнает своих близких.
   – Это не он, не он! – кричит молодая женщина у трупа своего отца. У отца отрезали уши, и вообще он так обезображен, что дочь узнает его только по пальто и сапогам.
    Рядом с последними мертвецами мы находим плакат. На большом белом листе бумаги написано: «Это не русские, это партизаны».
   В толпе замечают фашистский плакат. Сразу смолкает плач, люди отходят от трупов близких, и тут же, среди растерзанных тел, в самом центре кладбища, на асфальте сам собой возникает первый ростовский митинг. Никому не известная женщина, мы не успеваем записать ее фамилию, берет плакат, складывает его вдвое, потом вчетверо, рвет его на мелкие куски, рвет в клочья и рассказывает всем нам о кровавых днях оккупации Ростова.
     …На улицах стреляли уже пятые сутки. Жители спрятались в подвалах. Ворота дома № 4 на Советской улице были заперты. Гитлеровцы стучали, били прикладами, ворота выдержали их натиск. Тогда фельдфебель бросил зажигательную бомбу. Начался пожар. Едва жители дома выбегали со двора, их хватали и вели на расстрел.
    Клавдия Романовна Омельченко выбежала из дому вместе со всей своей семьей – сыном, девочкой двух лет и старухой матерью. На бегу Клавдия споткнулась и упала. Ребенка подхватил старший сын – тринадцатилетний мальчик. Немецкие фашисты начали стрелять по бегущим, ранили мальчика, затащили его в соседний двор и там растерзали...
       Расстрел беременной
    На шестой день пребывания немцев у двадцатилетней Евгении Березкиной начались преждевременные роды. Березкина жила одна, мужа ее в самом начале войны призвали в армию. Она собиралась переехать к знакомым, но все откладывала. В шесть часов вечера 27 ноября Березкина почувствовала сильные боли, она разделась и легла в постель. С каждой минутой боли становились все мучительнее. Начинались родовые схватки – молодая женщина бросилась на улицу. Было уже совсем темно. Два квартала ей удалось пробежать незамеченной. В третьем квартале, у самого родильного дома, ее остановил немецкий патруль. Часовой подбежал к женщине, что-то громко крикнул и выстрелил в упор. Березкина умерла тут же, через несколько секунд...
    Гитлеровцы убивают «с открытыми глазами», как правильно сказал американский писатель Драйзер. Они уничтожают людей с педантичной обстоятельностью, словно уверенные в своем ремесле работники. Их палачество – это и убеждение, и призвание, и профессия.
     Девять лет Гитлер внушал своим людям, что убийство есть долг «марширующего немца», что солдату «нечего церемониться со шкурой ближнего», что война – это «игра на поголовное истребление», когда совесть становится «дурным воспоминанием прошлого». Фашизм сделал все, чтобы разжечь темные, низменные инстинкты своих солдат. Мародерство, убийства, насилие – вот они, «высокие идеи» фашистской армии.
       За семь дней оккупации в Ростове-на-Дону было уничтожено несколько тысяч человек.
       Анатолий Приставкин, писатель: «Давайте возьмем вину на себя»
    – Глупо кричать «Караул!», сталкиваясь на улицах современных городов с молодчиками в фашистской форме. Бессмысленные крики! Дело-то не в молодчиках, а в обществе, которое создало почву для появления таких людей. Давайте возьмем вину на себя, а не будем спихивать ее только на них. Кто воспитывал этих юнцов, кто ими занимался, кто уделял им внимание, кто их учил? Как их учили? Почему Германия, которая была к нацизму ближе, чем мы, сейчас не знает таких проблем?.. Почему там неофашисты пикнуть не могут – а у нас, в обществе, которое победило фашизм и частично еще сохранило живую память о войне, это возможно? Кто виноват? Мы сами.
     Я беседовал со многими лимоновцами 15–16 лет – они же дикие, малообразованные люди. Сбиваются в стаи, знают власть силы, и больше ничего. Когда их что-то не устраивает, им и в голову не приходит апеллировать к обществу, общественным структурам, да они знать не знают ни про какое общество! Им проще выплеснуть свою ярость на черных, евреев, приезжих...
   В моей повести «Ночевала тучка золотая» есть фраза, которая стала расхожей, чем я очень горжусь: «Нет плохих народов, есть плохие люди». С пониманием этого надо воспитывать и учить. Наверное, уже опоздали – но время на 20 лет назад не прокрутишь. Значит, надо начинать сейчас, ну хотя бы приступить к решению этой проблемы, хотя бы приступить!