Мой отец

Ваня рос обыкновенным пацаном. Был веселым и шустрым. Когда обижали - не тушевался, а всегда давал сдачи. Как и все соседские ребята, любил на реке плавать; удить рыбу, которой во времена его детства водилось много. Ходил с отцом на охоту, стрелял из ружья 28-го калибра куликов и чибисов. Любил в футбол погонять. Отец Вани был хорошим сапожником-модельщиком и капитаном городской футбольной команды «Кожевник». Дом, в котором они жили, находился на 3-й линии, как раз напротив 2-й школы, где учился Ваня. Благодаря своей цепкой памяти Ваня на уроках все дословно запоминал и учился хорошо, даже не готовя домашние задания. Потом началась война. В августе отца мобилизовали на оборону Кавказа.

Зима с 41-го на 42-й выдалась лютая. Мороз - за 40. На Дону вырос метровый лед. Большинство мужиков воевали на фронте. Остались пожилые да больные. В Азове в ту пору было не больше 20 тысяч жителей, улицы пустовали. Всех пацанов заставляли рыть окопы и ходы сообщения. Копали за кирпичным заводом. Ожидалось, что немцы будут наступать со стороны Дона. Землю долбили ломами. Замерзали так, что кожа на ногах отслаивалась. По Дону оставшиеся в городе мужики рубили вдоль течения длинные и широкие проруби, чтобы танки не смогли пройти. Огромные вырубленные льдины спускали под лед, их сносило течением. За ночь полыньи промерзали сантиметров на тридцать, и с утра мужики начинали все рубить заново.

По приказу за осень и зиму весь рыболовецкий деревянный флот порубили, чтобы немцам не досталось. Поэтому зимой и весной ловить рыбу было нечем, люди сильно голодали. Мать Вани собирала какие-то тряпки и носила менять их в Рогожкино. Взамен приносила мерзлую, как камень, рыбу. Потом сама научилась шить из кусков оставшейся от бати сапожной кожи простецкую обувь - выворотки. Меняла их на еду. Ваня ходил в окрестные поля искать кочерыжки от капусты и мерзлую траву. Нужно было как-то кормить корову, чтобы та не сдохла.

С начала лета немцы стали бомбить Азов. В огородах пришлось рыть траншеи и туда прятаться. После одной из бомбежек, когда всех соседей через дорогу поубивало, всей семьей решили из города уходить в направлении Высочино. Там жила какая-то дальняя родственница. Мать тащила на себе пожитки и еду. Ваня и младшая сестра Лида помогали ей, ведя за руку трехлетнего брата Борю, который все восемнадцать километров дороги слезно просился к матери на ручки. А через Высочино в то время шло сопровождаемое немецкими бомбежками отступление наших войск. Пришлось возвращаться в Азов. Потом в город пришли немцы. Везде по городу расклеили объявления о сборе для отправления на работы в Германию. За неповиновение обещали строго наказывать. Что тут было делать?

Кроме чувства страха, у пацанов Ваниного возраста было еще и любопытство: как там в далекой Германии? Потом пришли на пристань. Всех собравшихся посадили на баржу и повезли в Ростов. На Сельмаше набили людей в двухосные «телячьи» вагоны, и через десять суток поезд прибыл в немецкий южный городок Фридрихсхафен, располагавшийся на берегу Боденского озера. На противоположном берегу высились швейцарские Альпы.

В Фридрихсхафене до войны были авиационный и автомобильный заводы. При Гитлере они перепрофилировались на производство военной техники. В связи с мобилизацией мужчин на восточный фронт и нехваткой рабочих рук немцы в Фридрихсхафене создали трудовой лагерь под названием «Олимпия», куда в числе других азовчан попал и Ваня.

В 4 километрах от лагеря находился завод, где делались танковые моторы. Ваню одели в робу с надписью на спине OST, ботинки на деревянных подошвах и поставили к станку точить детали. Работали в две смены по 12 часов. Стоя у станка, Иван мучился вопросом: «Я тут буду делать моторы, а потом из этих танков убьют на фронте моего отца? Нет, так дело не пойдет». Стал долбить начальству, что он в цеху задыхается и просить, чтобы перевели работать на двор. Перевели. Стал таскать тяжеленные мешки с цементом, работать отбойным молотком, грузить и перевозить щебень. Кормили плохо. Кусочек хлеба, кипяток с брюквой и горстью проса - вот и вся еда. Местные рабочие вели себя по отношению к прибывающей дармовой рабочей силе настороженно. Боялись. Лишь однажды какая-то немка, озираясь по сторонам, бросила Ване в тачку с щебнем газетный сверточек. Развернув его, он увидел крошечный бутербродик. Это был единичный случай. Чаще можно было наблюдать иную картину: гонят через город куда-то колонну военнопленных. По сторонам дороги идут женщины-немки и выкрикивают: «Фогель, фогель!». Что в переводе - «птичка». Из колонны незаметно передают женщинам несколько самодельных деревянных птичек с машущими крылышками. За эти детские игрушки немецкие фрау взамен бросают в толпу военнопленных несколько буханок хлеба. Такой вот взаимовыгодный обмен.

Прошли осень и зима. А весной 43-го Ваня стал готовиться к побегу. Нашел напарника - Олега Биндюкова. Стали откладывать пайки хлеба на дорогу. А 12 апреля побежали в направлении на восток. Двигались, ориентируясь по солнцу и расположению мха на хвойных деревьях. Шли лесами, утопая ногами во мхах. Ночевали в лесу. Старались, чтобы их никто не видел. Хотя это было непросто. В Баварии селения находились недалеко друг от друга. На третьи сутки утром, когда хлеб кончился, голодные вышли из леса и подошли к стоящему на опушке дому попросить еды. Хозяин - немец маленького роста с пугливо-бегающими глазками - показался подозрительным. И пока он ходил за едой, Ваня предложил немедленно уходить. Выскочили из дома, но ошиблись: побежали не в лес, а на восток, через поле. Не успели далеко отбежать, как из дома выскочил хозяин и стал что-то кричать своим работникам в поле, которых ребята поначалу не заметили. Те бросились с криками и с палками наперерез и схватили беглецов. Мальчишек привели в селение под названием Сейбранс. Заперли в сарае. Под вечер крестьянка принесла еды. На другой день приехал на мотоцикле здоровенный полицай. Посадил пацанов в коляску мотоцикла и повез в находящуюся неподалеку тюрьму гестапо. Там они пробыли двадцать дней.

Утром 6 мая мальчишек в сопровождении конвоира посадили в пассажирский поезд и через шесть часов пути высадили на небольшом полустанке. Кроме ребят и конвоира, с поезда никто не сошел. Прибывших ждал «черный воронок». Через пятнадцать минут подъехали к массивным железным воротам, на которых было по-немецки написано то, что в переводе означало «каждому свое». В обе стороны от ворот шли ряды колючей проволоки с электроизоляторами. На сторожевых вышках виднелись эсэсовцы. Через некоторое время к воротам по дороге подошла группа изможденных людей, обутых в деревянные колодки. Люди остановились и молча сняли с голов бескозырки. Ваня догадался и обреченно шепнул другу: «Все, конец. Это концлагерь». Потом вновь прибывшим выстригли волосы и поместили в 17-й карантинный блок. Ваню записали под лагерным номером 47653.

По прошествии многих лет о своем пребывании в лагере смерти Ваня, ставший Иваном Ивановичем, не любил рассказывать. Наверное, потому, что в послевоенные годы, вплоть до 80-х, в бывших узниках концлагерей, на всякий случай, предполагали потенциальных предателей Родины. И эти люди старались не афишировать лагерную страницу своей биографии. С другой стороны, концлагерь - это была ужасная черная полоса в жизни каждого из попавших туда людей. Какие уж тут воспоминания?

Избежать смерти, как-то выжить там Ване помогли его общительный характер, любознательность, способность к иностранным языкам и крепкое от рождения сердце. В лагере удалось подружиться с другим азовчанином, которого звали Костя Губенко - добродушным пареньком с лагерной кличкой Буханочка. Еще надежными друзьями и товарищами стали два чеха: Богумил Богуш - в прошлом учитель чешского языка и врач Франтишек Блага. Эти люди спасали Ваню, когда появлялась угроза его отбора на находившиеся в Альпах военные заводы. Было известно, что заключенные, попадавшие на транспорты туда, обратно уже никогда не возвращались. Жизнь была пронизана всеобщим страхом. Все время хотелось есть. Все мысли и сны были связаны с едой. Ваню брали в команду по утилизации старой обуви. Ее в огромных количествах привозили из каких-то других лагерей. Рациональные немцы находили применение и обрезкам обувной кожи, и пеплу из лагерных крематориев. Работал Ваня и в команде чеха Отокара Германа по ремонту лагерных табуреток. А зимой 45-го его свалил сыпной тиф. И если бы не пришедший победный май и не спасительная врачебная помощь доктора Блага, до лета он бы не дотянул. 29 апреля, в день освобождения концлагеря американскими солдатами, Ваня весил около 40 килограммов, лежал в бреду, практически потеряв зрение. В апреле эсэсовцы погнали часть заключенных Дахау в сторону Альп. Эту колонну потом назовут «Маршем смерти». До Альп из нескольких тысяч дошли единицы. Людей, падавших на дороге от изнеможения, немцы добивали. После освобождения лагеря до 25 мая Ваня провалялся в лагерном лазарете. Там же ему польский врач Франек сделал операцию, выдолбив долотом загнившую на голове кость. Чуть выздоровел - призвали в Советскую армию. Ваня попал в строительную военную часть, где в Чехословакии на Дунае принимал участие в восстановлении взорванных немцами мостов. Там поздней осенью 45-го упал в воду и чуть не утонул. Был доставлен в военный госпиталь. Откуда с дыркой в легких был комиссован. Доктора отпустили его умирать домой в Азов. Но в этот раз судьба улыбнулась ему. Благодаря моральной поддержке вернувшегося с фронта отца, таланту ростовского доктора Демарина и огромному собственному желанию выжить Ваня смог вылечиться. Через несколько лет закончил в Новочеркасске лесомелиоративный техникум, затем институт. Женился. Работал лесным инженером в Сибири. Вернулся в Азов. 17 лет на должности прораба руководил строительством жилья в родном городе. Работал на оптико-механическом заводе в цехе озеленения и благоустройства. До 80 с лишним лет трудился садовником в горбольнице. Жив и сейчас. Ухаживает за своей дачей. Воспитал двух сыновей. Один из которых стал военным летчиком, а другой решил о нем написать.