Осаждённая земля Землякова

73 года назад ранним воскресным утром 22 июня в советском небе появились первые немецкие бомбардировщики. Германия при поддержке своих союзников — Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии и Словакии — внезапно и без предупреждения напала на СССР. Так началась Великая Отечественная война. В Ростов немцы приходили дважды: 21 ноября 1941 года (оккупация длилась до 29 ноября) и 24 июля 1942 года (тогда гитлеровцы господствовали в Ростове до 14 февраля 1943 года). Об этом периоде жизни нашего города написана не одна книга. Но воспоминаний о войне слишком много быть не может. Поэтому сегодня мы расскажем, какими запомнил те тяжёлые годы коренной ростовчанин Валерий Фёдорович Земляков. Повествование будет идти от первого лица.

О предательстве

Я вырос на улице Социалистической, между Братским и Доломановским переулками. В самом центре. Это был бандитский район города: с одной стороны богатяновские воры, с другой — доломановские. Дом у нас был старенький, поэтому нами бандиты не интересовались. С началом войны отец ушёл на фронт. Старший брат служил на Дальнем Востоке, а мне тогда было 13 лет. И мы остались с мамой одни. До войны она работала экономистом в исполкоме. А когда начались бомбёжки, начальство из города сбежало, а ей наказали: «Вы тут следите за всем, пока мы не вернёмся». И мама следила. А когда немцев из Ростова выгнали и руководство вернулось в исполком, маму на работу не приняли по причине того, что она была на оккупированной территории. Эта новость стала для неё ударом, но мама была грамотным специалистом, и вскоре её взяли на работу в карточное бюро.

О бомбёжках

Перед первыми бомбёжками Ростова немцы разбросали листовки, в которых было написано, что от вокзала до Будённовского город уничтожат. Нужно было бежать, но бежать было некуда, поэтому мы остались. Нашему дому повезло — бомбы не задели, но соседей ранило. Причём во время бомбёжек люди видели, что за рулём немецкого самолёта сидела женщина-лётчик. Потом говорили, будто наши истребители сбили её во дворе Дома советов.

О работе

Мой отец погиб в 42-м году под Одессой. Вначале прислал письмо: «Сегодня мы на 2-й линии фронта, завтра выходим на первую...» На передовой его и убили. И так как мама (она воспитывалась в гимназии) была интеллигентной, не приспособленной к трудной жизни, мне пришлось стать кормильцем и главой семьи. Школу я бросил, и нас, мальчишек, мобилизовали на работы по защите города. Мы строили противотанковые заграждения в центре Ростова, работали в строительно-монтажной организации, восстанавливали город после бомбёжек, на заводе «Эмальпосуда» делали мины для фронта. Работали по 12 часов в день и получали по буханке хлеба. За этот труд в 2005 году мне и присвоили звание ветерана войны.

О хлебе

Но помимо работы я, чтобы прокормить нас, занимался извозом. Встречал на ж/д вокзале поезда и на тачке возил грузы по всему городу. Во время оккупации продуктов в Ростове не было, люди везли пропитание из других городов. Расплачивались за мою помощь по-разному: кто булочку даст, кто пару морковок, картошек. Запомнилась одна женщина, она просила меня отвезти мешок пшеницы на Берберовку (это в районе «Красного Аксая»). Договорились, что этим зерном и расплатится — отсыплет мне в сумку из-под противогаза, которую я всегда носил с собой. Когда доехали и она начала отсыпать, выяснилось, что сумка растягивается, как резиновая, и почти вся пшеница оказалась у меня. Как она плакала! Как кричала! Конечно же, я вернул ей большую часть, но случай этот почему-то до сих пор не выходит у меня из головы.

О мираже

Ещё я ходил пешком в Новочеркасск, где продавал спички, там они стоили раза в два дороже (мама пережила Гражданскую войну и по привычке делала запасы спичек, вот они нам и пригодились). На вырученные деньги покупал яйца, муку, зерно. И опять 45 километров нёс их домой. Ночи в те годы были ясные, тёплые. И чтобы к утру попасть на базар, приходилось выходить ночью. Иногда мы ходили туда с мамой. Так вот, однажды за полпути до Новочеркасска мы увидели купола собора. Объяснить это видение было невозможно — за тридцать километров их даже днём не разглядеть. Мама была верующая, она решила, что это добрый знак. Я воздерживался от оценок. Но этот случай, кроме как миражом в донской степи, объяснить не могу.

О зерновом кофе и мясе

Чтоб как-то перебиться, я ещё продавал воду на базаре. Бегал с чайником на Гремучку, набирал студёную из родника и разносил её торговцам. Это было летом. Зимой же таскал торговцам кофе и чай. Причём кофе был необычный. При бомбёжках сгорел элеватор, а зерно осело прокалёнными брикетами. Вот из него мы и варили кофе, вкус его очень напоминал настоящий. А ещё никогда не забуду вкус мочёного зерна. Когда есть было совсем нечего, мы замачивали его, оно разбухало, затем перетирали зерно на мясорубке. Мама запекала его или поджаривала. И в финале оно напоминало жареное мясо.

О взрывоопасном мыле

Я продавал и рыбу, покупал её в два раза дешевле на Гниловской и носил на рынок. Рыбу в то время глушили военной взрывчаткой. Но срабатывала она в воде не всегда, поэтому немало мальчишек от этой ловли с минами пострадало. Кстати, вокзал и многие учреждения были напичканы толом. Так вот, наши хозяйки находили его и стирали им бельё — тол хорошо мылился.

Об украинских фрицах

Подрабатывал я и чисткой обуви на вокзале (у немцев там был пересадочный пункт). Фрицы были очень чистоплотные, аккуратные, поэтому работы у меня было много. Расплачивались по-разному: и деньгами, и продуктами. Как-то даже дали банку тушёнки. Помню, однажды по привычке предложил одному на немецком языке почистить сапоги, а тот ответил: «Ты что, русский забыл?» Оказалось, что у них служат и украинские бендеровцы. Неприятное было для меня открытие.

О первых постерах

В то время на углу переулка Братского и улицы Энгельса была хронолитография, там печатали плакаты и этикетки на папиросы. Когда наступило безвластие, производство бросили. Я натаскал листы с напечатанными этикетками «Наша марка», и в самые тяжёлые голодные дни нас с мамой они здорово выручили — я поменял их крестьянам на молоко, яйца и масло. Время было бедное, поэтому неразрезанные этикетки от папирос люди вешали на стены вместо ковров.

Об отступлении

О жестокости немцев я слышал много, но сам с этим, к счастью, не сталкивался. Когда они уходили из города, а уходили они долго, несколько месяцев, то выглядели очень несчастными. И на наши вопросы отвечали, что попали в окружение и теперь жизнь их висит на волоске. Мы выменивали у них продукты. Я даже разжился большой коробкой сахарина, что по тем временам было ценностью.

О счастье

День Победы я встречал уже слесарем 6-го разряда. И было мне 17 лет. Обучил этой профессии меня брат, слесарь-сантехник. Я деловой дюже был, рукастый. Меня даже к ордену Трудового Красного Знамени представляли, но из-за того что непартийный, орден я так и не получил. Но ничего, самая большая награда для меня то, что я встретил любимую женщину, с которой живу до сих пор, и родил прекрасного сына. Сейчас и внуки у меня есть, и правнуки. Опыт военных лет помог мне построить своё будущее. Я ничего не боялся. Особенно трудностей. И наверное, нескромно звучит, но я горжусь, что немало сделал для нашего города. После войны Ростов восстанавливал. Работал и старшим инженером в совнархозе, и главным инженером на пивзаводе, и начальником цеха на вертолётном заводе, начальником производства в «Эмальпосуде». И везде мне было интересно, ведь главная мысль была — оставить после себя добрый след.

Сейчас времена другие. На первый план выступают деньги. Ради них и честь забывают, и совесть. А что такое деньги? Бумага. Главное — жить по совести. Когда я молодой был, один умный ростовский еврей мне как-то сказал: не делай никому зла, даже самое малое зло трижды к тебе вернётся. Вот я и старался быть в ладу с собой и с миром. Так и прожил 86 лет. Оглядываюсь назад, вспоминаю всё и ничего плохого не помню. Даже о военных годах думаю с теплом. Много хороших людей вокруг было. Может, мне и правда так везло, а может, просто я так всё вижу. Но главное, что прожил я счастливую жизнь...

На снимках: Валерий Фёдорович Земляков; военные сборы в Ейске, 1971 год. Валерий Земляков в центре