Слава и драма Александра Суворова

История крепости святого Димитрия Ростовского тесно связана с военной и дипломатической деятельностью великого русского полководца Александра Васильевича Суворова. Конечно, он не был официальным дипломатом, но его дальновидная политика, умение общаться с теми, кого можно было убедить воздержаться от военных выступлений против России, свидетельствуют: Суворов являлся блестящим дипломатом. Особенно велики были его заслуги в присоединении Кубани.

Первый раз Александр Васильевич прибыл в крепость святого Димитрия Ростовского в самом начале января 1778 года, получив назначение командующего Кубанским корпусом. Корпус располагался в крепости и в окрестностях Азова, штаб же находился непосредственно в цитадели.

Принимал Александра Васильевича Суворова обер-комендант ростовской крепости генерал-майор Семен Григорьевич Гурьев. Новый командующий Кубанским корпусом, сменивший на этом посту генерал-майора И.Ф. Бринка, познакомился со старшими офицерами, осмотрел крепость. За традиционным застольем были подняты тосты за Ее Императорское Величество, за силу русского оружия, за будущие победы. Гурьев поднял тост за дорогого гостя — Александра Суворова. Позже между этим комендантом крепости и командующим корпусом возникнет конфликт.

Генерал-поручик А.В. Суворов, получивший этот чин за успешные действия против турок в 1774 году, уже был хорошо известен в русской армии: к этому времени он одержал несколько крупных побед, участвовал в Семилетней войне, воевал в Польше, на Дунае.

Еще в 1765 голу он проявил склонность к теории, разработал «Полковое учреждение» — инструкцию по организации службы и воинского обучения в Суздальском полку, командование которым принял 6 апреля 1763-го, в год ввода в строй крепости Димитрия Ростовского. Во время командования Суздальским полком Суворов вырабатывает свою систему воспитания и обучения войск, основой которой стали напряженная боевая подготовка, четкий распорядок во всем и уважительное отношение к солдату. «Полковое уложение» (или иначе «Суздальское уложение») отражает взгляд Суворова на внутреннюю организацию военной службы в России, на жизнь простых солдат, которые в скором времени будут одерживать под его началом исторические победы на полях сражений.

Острог в крепости святого Димитрия, куда прибыл Александр Васильевич, был всегда переполнен. Солдат не только наказывали шпицрутенами, но, случалось, даже пытали. Особенно усердствовал обер-комендант С.Г. Гурьев. Известно, как заботился А. Суворов о жизни и быте своих солдат, как старался заступиться за них, видя жестокое обращение с ними других начальников. Суворов не раз пытался урезонить властного генерала, но ничего не помогало. Тогда командующий Кубанским корпусом обратился в столицу и добился его отставки В 1782 году Гурьева сменил генерал-майор Михаил Афанасьевич Машков.

Кубанский корпус, успешно действовавший против турок в прошедшей войне, был оставлен здесь в крепости для охраны южных рубежей. Новый командующий должен был принимать меры «для обуздания ногайских орд от смятений, поддерживаемых из Крыма». В Кубанский корпус входили 2 кавалерийских и 5 пехотных полков, 2 роты артиллерии (16 легких орудий) — всего 11695 человек. Донские казаки были в резерве.

В степях между Доном и Кубанью кочевали около ста тысяч каганов (семей) ногайских татар. Они были вассалами крымского хана, и положение в Крыму сказывалось на их настроениях. Турция постоянно подстрекала их к враждебным действиям против России. Турки стояли совсем рядом - в крепости Анапа, в Суджук-кале, находившейся на месте нынешнего Новороссийска, и в других укреплениях Черноморского побережья. Часть ногайских орд была настроена протурецки, другие ориентировались на сближение с Россией.

Назначенный в 1775 году наместником и генерал-губернатором Новороссийским, Азовским и Астраханским генерал-адъютант Г.А. Потемкин решил заложить ряд новых укреплений от Терека до Дона. Намечалось построить Азово-Моздокскую оборонительную линию, состоящую из десяти крепостей с промежуточными редутами. Линия должна была пройти от Моздока на Тереке по рекам Малке, Куре, Золке, Подкумку, Карамыку и Калаусу до границ Войска Донского, а оттуда, через крепость святого Димитрия, до Азова. 5 мая 1776 года Потемкин представил Екатерине Второй проект укрепления южной границы, а 24 апреля 1777 года проект его был утвержден и передан генералу Якоби для исполнения. Кроме того, по указанию Г.А. Потемкина на создаваемую укрепленную линию решено было переселить хоперских казаков с Дона и перенести сюда же часть регулярных войск. В мае 1777 года были выделены средства для строительства Азово-Моздокской оборонительной линии, началась активная подготовка к осуществлению намеченною плана.

Примерно в этот же период начинается сближение Г.А. Потемкина и А.В. Суворова, который получил в командование корпус на Кубани. Суворов поставил себе «за первый долг... самолично обозреть положение сей земли, всех в ней учрежденных постов». Прибыв на Кубань, он разворачивает энергичную деятельность: собирает разведывательные данные о военной силе, об отношениях разных групп кочевников между собой, изучает их традиции, быт, нравы, особенности мусульманской религии. внимательно следит за перемещением джембулуков, кемешей, едисан, едингельцев и других племен.

По плану Г.А. Потемкина А.В. Суворов должен был строить укрепления по реке Егорлык от Мечетки до Азова Объехав побережье Азовского моря от устья Дона до устья Кубани, изучив обстановку на месте, он предложил Потемкину другой план: провести линию обороны ниже на 250 километров — от устья Дона до устья Кубани — и создать «Кубанский кордон». Вместе с Кавказской линией он составил бы более 500 километров и обеспечил связь Кубани с Крымом через Тамань, прикрывая степи между двумя большими реками. Потемкин согласился с инициативой нового командующего, и Суворов остановился в Ейском укреплении, чтобы быть ближе к театру действий.

Перед отъездом на Кубань А.В. Суворов отдал распоряжение о подготовке Димитровской крепости к возможной осаде в предстоящей войне с турками, которые могли помешать строительству укреплений. Испытывая потребность в подвижных казачьих частях, Суворов избирает для своей временной базы из Кубани Копыльский ретраншемент (укрепление, располагавшееся позади главной позиции обороняющегося). Укрепление Копыл было в то время практически самым южным русским укреплением. Оно располагалось на правом берегу Кубани, в нижнем ее течении, недалеко от Тамани, и прикрывало Азовское побережье с востока между Доном и Кубанью. Людей, строительных материалов и финансовых средств, как всегда, не хватало, и уже 16 января 1778 года Суворов шлет рапорт Румянцеву, требуя от «состоящего в крепости святого Димитрия крикс-цалмейстерской комиссии за счет зкстраоридинарий... четырех тысяч рубдев».

28 января крикс-цалмейстер крепости Федоров отказывает в просьбе. Жалование солдатам платить нечем — такое наследство оставил Суворову Бринк. Но чиновники, распоряжавшиеся государственными финансами в крепости, еще не знали нрава нового командующего: он привык добиваться своего — добился и в этот раз, и работа закипела.

Много сил и энергии приложил и сам Потемкин, заложивший предкавказскую цепь укреплений: Ставрополь, Георгиевск, Александров, Екатеринодар. В 1778 году началось строительство линии Моздок — Ставрополь, осуществлявшееся силами частей Кавказского корпуса, волжскими и терскими казаками.

Работая в основном на Кубани, Суворов внимательно следит за тем, как идут работы по укреплению Димитровской крепости. В рапорте от 3 февраля 1778 года он доносит Румянцеву: «Понтоны наивозможнейшие в крепости святого Димитрия чиню и поправляю, множественное их поправление довольного времени стоит, не оставляю неизнурительного выекэерцорования войск при наступлении лучшей погоды, дабы число их способностию сею увеличить прославлению оружия ее императорского величества». Как видим, его волнует в первую очередь переправа через Дон. практически вышедшая из строя. Оперативным понтонным связям, «живому мосту», Суворов придает особое значение, учитывая возможность быстрой переброски войск и оружия через Дон на Кубань. А пока он укрепляет Копыл и берет для этого четыре мощные пушки из Димитровской крепости для прикрытия своего штаба. Опасаясь набега ногайцев, он «взял из-под крепости Димитрия Ростовского господина секундант-майора князя Теакуатова с тремя эскадронами, а по нужде наберу эскадронов пятнадцать, токмо все еще мало казаков за неприбытием с Дону». Несмотря на нехватку людей, Суворов отправляет в крепость неспособных к тяжелой полевой службе солдат. Беспокоят его и резервы, он не забывает о боевой выучке солдат гарнизона крепости.

Суворов столкнулся здесь с непростыми проблемами: незначительное количество войск должно было прикрывать огромную территорию. Александр Васильевич отказывается от принятой системы обороны, основой которой являлись большие гарнизоны в крупных укреплениях, и создает активную оборону. Оставив в укреплениях небольшие гарнизоны, он наладил хорошую связь между ними и оперативный обмен разведданными, установил посты и боевое дежурство с разъездными заставами. Связь и охрану коммуникаций осуществляли донские казаки. Одновременно Суворов держал сильный подвижной резерв, готовый в любое время прийти на помощь тому или иному гарнизону.

Укрепления приходилось строить из подсобных материалов — глины, камыша. Были созданы «работные армии», которые копали рвы, насыпали валы, ставили засеки, строили дороги, наводили переправы. Не хватало инженеров, и Суворов сам выбирал место для укреплений, чертил планы, обучал подчиненных фортификационному делу.

Особое внимание командующий корпусом уделял быту солдат. До его приезда люди в подразделениях часто болели, не доставало хорошей воды и продовольствия. Объезжая вверенные ему войска, он заботился и об офицерах, и о рядовых. Потемкин, зная об энергии и инициативности Суворова, предоставил ему большую самостоятельность, и тот умело пользовался ею.

За три месяца непрерывной кипучей работы полководец выстроил линию обороны длиной в 250 километров: девять крепостей, двадцать фельшанцев с ротой солдат в каждой, двадцать редутов и четыре укрепления, рассчитанные на две роты. Он постоянно посылал с Кубанской линии донесения Потемкину. В одном из них он докладывал своему шефу: «Я рыл Кубань от Черного моря в смежности Каспийского под небесною кровлею, преуспел в один Великий пост утвердить связь множественных крепостей (при чем) из двух моих в семисот человеках работных армиев, строящих оные на носу вооруженных варваров среди непостоянной погоды и несказанных трудов, не было ни одно умершего...».

В автобиографии, представленной Суворовым в Военную коллегию вместе со сведениями о службе и чинах при возведении его в графское достоинство, он пишет: «...в 1778 году командовал я корпусом Кубанским, где по реке Кубани учредил я линиею крепости и фельшанцы от Черного моря до Ставрополя, и тем сократил неспокойствие закубанских и ногайских народов: един тот год не произошло никакого ногайского набега».

Здесь, в донских и кубанских степях, были заложены основы военного искусства Суворова, взорвавшего традиционные, рутинные представления о ведении боя регулярными войсками. Огромные стенные пространства требовали от войск подвижности, постоянного маневрирования, сочетания оборонительной тактики с быстрым переходом к преследованию отступающего противника. Эти элементы тактики, подсказанные действиями на Дону н Кубани, стали существенной частью суворовской военной теории.

16 мая 1778 года Суворов издает свой приказ по Кубанскому и Крымскому корпусам, в котором уже просматривается канва его знаменитой «Науки побеждать». Во главу угла своей концепции Суворов поставил подвижность и маневренность войск, гибкую систему порядков наступающей пехоты. В основе новых методов управления войсками лежало всестороннее изучение оперативной обстановки, учет качеств подчиненных командиров, тщательная и непрерывная разведка.

Стиль этого приказа — сама энергия: «Густые карей были обременительны, гибче всех полковой карей, но и батальонные способные; они для крестных огней бьют противника во все стороны насквозь, вперед мужественно, жестоко и быстро; непомещенная тяжелая артиллерия идет своей дорогою батарейно и с закрытием; конница рубит и колет разбитых и рассеянных в тыл или для лучшего поражения оттесняет на карей... Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших в карей и сабля и дротик победу и погоню до конца совершают... Бить смертельно вперед, маршируя без ночлега. Ночное поражение противника доказывает искусство вождя пользоваться победою не для блистания, но постоянства. Плодовитостью реляциев можно упражнятца после».

Разбросанность войск на Лону и Кубани диктовала необходимость предоставлять инициативу на местах младшим командирам. Суворов воспитывал в подчиненных самостоятельность, смелость и ответственность за принимаемые решения.

Особое внимание полководец уделял отношению к местному населению на чужой территории. «В стояниях и на походах мародеров не терпеть и наказывать оных жестоко, тотчас на месте. Домов, заборов и огородов отнюдь нe ломать... Делать и в личной жалобе всякого обывателя тотчас должное удовольствие. Не меньше оружия поражать противника человеколюбием...». Суворов постоянно совершенствовал свою систему, обогащая ее новым боевым шпатом.

Положение в Крыму вновь осложнилось, и 23 марта 1778 года, получив назначение на должность командующего Крымским корпусом. А.В. Суворов отправился на полуостров. Учитывая эффект от его деятельности на Кубани и в Приазовье, Г.А. Потемкин разрешил совмещать ему командование сразу двумя корпусами — Кубанским и Крымским, которые хотя и находились рядом, но были отделены друг от друга Азовским морем.

В Кубанском корпусе Суворов оставил вместо себя генерал-майора Викентия Викентьевича Райзера, дав ему инструкции, касающиеся поддержания боевой готовности Димитровской крепости и предполагаемых действий в кубанских степях. Так, в одном из ордеров он наказал пополнить военные и продовольственные запасы в крепости, обеспечить всем необходимым пленных, а главное — вести осторожную политику на Кубани. Однако В.В. Райзер оказался недалеким военачальником и совершил ряд грубых ошибок, нарушив инструкции Суворова: ходил на Кубань, сжег несколько селений, обозлив горцев, оскорбил сераскира кубанских ногайцев Арслан- Гирея — все это обострило ситуацию в южных степях.

Крымским корпусом до приезда Суворова командовал генерал-поручик А.А. Прозоровский. У него произошла крупная размолвка с Суворовым, формальным поводом которой стало то, что новый командующий не пошел к своему предшественнику, хотя тот ждал его. Однако события личной жизни Суворова дают основания для другого предположения.

Поразительной силой воздействия обладает печатное слово: биографии великих людей, многократно написанные, нередко «затвердевают», превращаясь в своеобразные «штампы». В результате мы довольно часто не знаем важных деталей, оказывавших существенное влияние на всю жизнь этих неординарных людей.

Мы хорошо знаем биографическую канву жизни великого полководца. А каким был его внутренний мир? Как протекала его бытовая жизнь, как складывались семейные отношения? У Эдуарда Багрицкого есть неожиданное для его романтического творчества стихотворение «Суворов», написанное им в 1915 году, в котором полководец предстает не человеком «из учебников», а обыкновенным стариком:

В серой треуголке, юркий и маленький,

В синей шинели с подранными локтями —

Он надевал зимой теплые валенки

И укутывал горло шарфами и платками...

Приоткроем и мы завесу парадности, чуть сотрем хрестоматийный глянец. Все выдающиеся достижения Суворова на Кубани и в Крыму проходили на фоне его глубочайшей семенной драмы. Единственное поражение великий полководец потерпел на семейном фронте.

Суворов принадлежал к дворянскому роду, оставившему ярчайший след в военной истории. Его отец Василий Иванович, генерал-аншеф, был учеником и сподвижником Петра Великого. Сам царь крестил его. благословляя на ратную жизнь. Сын Александра Васильевича Аркадий Александрович Суворов успешно командовал дивизией в армии под началом Кутузова. Он, граф Рымникский, получивший этот высокий титул от отца за его победы на Рымнике, утонул в этой реке на 27-м году жизни. Внук Суворова, Александр Аркадьевич, также был генералом и дипломатом, служил на Кавказе, позже стал генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Суворовы не были богаты, но и к обедневшему роду их причислить нельзя. Семья Суворовых имела особняк в центре Москвы, на Никитской, и родовое поместье под Владимиром.

Жена А.В. Суворова, княжна Варвара Ивановна Прозоровская, принадлежала старинному (известному по документам еще с начала XIV века) княжескому роду.

Этот род был «цветом русской аристократии» и также прославился на военном и государственном поприще. Отец Варвары Иван Андреевич — генерал-аншеф, ее родной брат, Иван Иванович, тоже был генералам. Александр Александрович Прозоровский, троюродный брат, — генерал- фельдмаршал. воевал вместе с Суворовым в войне 1768-1774 годов и командовал 2-й резервной армией, штаб которой базировался в крепости святого Димитрия.

Невесту Суворову подыскал отец. Варвара к тому времени «засиделась в девках». Венчание А.В. Суворова и В.И. Прозоровской состоялась 16 января 1774 гола. Род Прозоровских к тому времени совсем обеднел, и этим браком они надеялись хоть как-то поправить свои финансовые дела. Александр Васильевич очень любил свою жену, называл ее Варютой. В 1777 году Суворов узнает о ее неверности. Он был старше супруги на 21 год, но дело было не в большой возрастной разнице — такие браки не были редкостью в старых аристократических семьях. Суворов всей душой и телом был предан армейской службе и фанатически влюблен в солдатскую жизнь: учения, штурмы, сражения и, конечно, победы. Александр Васильевич был бережлив до скупости, ненавидел роскошь, пренебрегал комфортом. Его молодая супруга Варвара Прозоровская, видная, статная, румянам, но имевшая ограниченный ум и традиционное воспитание, предпочитала совсем другой образ жизни, прямо противоположный — изысканно-светский. Конечно, это не могло не сказаться на их отношениях. Суворов нередко брал ее на места своей военной службы, бывали Суворовы всей семьей и в крепости Димитрия Ростовского.

15 июля 1775 гола умирает отец Александра Васильевича. Суворов-младший тяжело перенес эту потерю. Он поставил на могилу старого генерала каменную плиту с фамильным гербом и надписью «За веру и верность», как бы принося тем самым клятву продолжать дело отца и его учителя Петра Первого. А через 15 дней, 1 августа, у него родилась дочь Наташа. Она помогла Суворову вынести тяжесть потери, и он перенес на девочку свою огромную любовь.

Когда Наташа подросла, он часто стал брать ее с собой, знакомя с походной жизнью. Вот в это время у Варвары Ивановны и возникает любовный роман с двоюродным племянником А.В. Суворова майором Николаем Сергеевичем Суворовым, которому молодой генерал всячески покровительствовал. Характеризуя своего родственника князю Потемкину, Александр Васильевич писал: «Племянник мой секунд-майор Суворов, коего я и мел честь еще прежде сего в покровительство Вашей Светлости предать, есть вручитель сего, был приставом при его светлости. Хож и употреблен от меня к важнейшим ему поручением в выводе христиан. Сие говорит об нем не родственник его, но говорящий истину его начальник. Воззрите, Светлейший князь, на него, как на несщатного но службе, но усерднего к оней, и природным Вашим великодушием удовлетворите erо на службу и нижейшую прозьбу пребывающero с истинным высокопочитанием и совершенною — преданностью». Речь идет о том, что А.В. Суворов, покровительствуя племяннику, направил его в Крым с миссией быть «приставом» при хане Шахини-Гирее.

Измена жены стала страшным ударом для Александра Васильевича, ударом жестоким, коварным. Суворов был человеком вспыльчивым, мнительным, горячим, «до вспышек бешенства, неуступчивый и деспотичный», «электическая машина», как он сам себя называл. Он не смог простить измену жены даже ни в чем неповинному ее родственнику, поэтому у него и произошла размолвка с троюродным братом Варвары Ивановны А.А. Прозоровским в Крыму.

Все негодование и сознание трагичности своего положении А.В. Суворов изливает в письмах к секретарю Потемкина П.И. Турчанинову, которому доверял многое, даже свои семейные тайны. Больше всего Суворова волновала его дворянская, воинская честь. Он называет племянника «насильным похитителем моей чести». «Мое положение хуже каторжного вдовца», — жалуется он. Как это не похоже на всегда энергичного, жизнерадостного на людях Суворова! В сентябре 1779 тола он подает прошение в Славянскую консисторию на расторжение брака, в котором пишет, что Варвара Ивановна, «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим Санкт-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым, сыном Суворовым, бесчинствовала телесным совокуплением, таскаясь днем, ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником, одна по браварням, по пустым садам и другим глухим местам...»

Можно представить, как давались эти строки Суворову, — они написаны кровью. За свою жизнь он написал тысячи писем, многие из них представляют собой настоящие литературные шедевры. Неслучайно они изданы в самой престижной академической серии «Литературные памятники». Но в этом обращении слова жгут...

Развод в дворянских семьях был сложной процедурой, поэтому почти одновременно, в ноябре, он обращается за помощью к Потемкину с просьбой ходатайствовать за нею перед императрицей «к освобождению меня на вечность от уз бывшего с нею союза, коего и память имеет уже быть во мне истреблена».

Потемкин организовал встречу Суворова и Екатерины, но с иной целью — примирить супругов, и надеялся, что царице с ее умом и обхождением, неотразимой способностью влиять на людей удастся отговорить Суворова от решительного шага.

Императрица пригласила Суворова в Петербург, но на встрече обсуждались не только семейные дела. Разговаривая с генерал-поручиком 24 декабря 1779 года, Екатерина была покорена умом Суворова, его знаниями, и беседа продолжалась очень долго. Он показал, что прекрасно разбирается в политических и военных событиях Европы, Турции. Он сумел заглянуть далеко вперед, его аргументы и доводы были основательны и убедительны. Суворов, в свою очередь, был поражен масштабом и глубиной размышлений императрицы и буквально очарован ею. Естественно, состоялось и семейное примирение генерала с женой.

Несчастье его состояло в том. что, несмотря на все коварство измены, он продолжал любить Варвару Ивановну: настоящая любовь не проходит так скоро... 27 февраля 1780 года он пишет Турчанинову о жене, «которая мне дороже жизни моей».

Второй раз Суворов был в крепости святого Димитрия уже не «проездом», а жил здесь более полугода — с октября 1782-го по май 1783 года, выезжая отсюда в станицы Аксайскую и Нижне-Кундрюченскую.

Суворов поселился в двухэтажном доме обер-коменданта, стоявшем в самом центре крепости. Еще в августе 1782 года он снова получил назначение в Кубанский корпус. Теперь перед ним встает другая, более сложная задача: поставить мусульман-ногайцев под корону России. Он быстро разобрался в обстановке. Тщательно изучив ситуацию. Суворов пишет 23 мая 1783 года Потемкину из Ейской крепости: «Относительно края, бдению моему порученному, честь имею Ваше Высокопревосходительство уведомить, что в оном до сего, кроме настоящей тишины и спокойствия иного ничего нет».

Он внимательно следил за передвижением ногайских орд. Борьба за Крым вступила в решающую фазу. Екатерина по-прежнему надеялась решить дело мирным путем и прилагала для этого много усилий. Она уже хорошо знала дипломатические способности командующего Кубанским корпусом и надеялась на него.

Суворову было предоставлено широкое поле деятельности на Дону и Кубани. Турция вела усиленную агитацию среди ногайцев, подталкивая их к выступлению против России, но Суворов умело воспользовался расколом в верхушке ногайских орд. По его приглашению в Ейскую крепость приезжали мурзы, настроенные на соединение с Россией, он беседовал с ними, хорошо угощал, всячески выказывая им свое уважение.

В начале января Потемкин вызвал Суворова и войскового атамана Иловайского из крепости Димитрия Ростовского в Херсон для обсуждения совместных стратегических действий в Крыму и на Кубани. На этой встрече собрались видные военачальники, служившие на юге России. Присоединение Крыма могло вызвать резкую реакцию Турции, и войска нужно было поддерживать в боевой готовности.

В это время Екатерина работала над манифестом о присоединении Крыма. Он был подготовлен 18 января 1783 года, а подписан царицей 8 апреля. Екатерина ждала удобного случая для его обнародования, а до этой поры он держался в секрете.

Из крепости святого Димитрия Суворов на время переезжает в станицу Нижне-Кундрюченскую, где квартировались войска, проверяет их боеспособность, заботится о снабжении. Начинают подготовку и казачьи части. Атаман Иловайский обращается к казакам: «По обстоятельствам происходимого в крымских и кубанских татарах замешательства приготовиться должно всему войску к поголовному походу... А посему станичным атаманам и казакам подтверждается, чтоб к оному походу все состоящие в ваших станицах служилые, войсковые старшины и рядовые казаки и выростки — казачьи дети не ниже пятнадцати лет в поход в 24 часа с месячным провиантом...» К походу в задонские степи подготовились 17 казачьих полков.

И в крепости святого Димитрия, и в ее окрестностях, и на Кубани Суворов ведет большую переписку, которая показывает фронт его забот. Из крепости он послал тринадцать рапортов, из Ейска — десять, из Копыла — восемь, из Аксая — семь, из Нижне-Кундрюченской — четыре. Он докладывает Потемкину и Румянцеву о положении корпуса на Кубани, о своих переговорах с ногайскими мурзами, рассматривает планы строительства новых крепостей, описывает жизнь казаков Дона, ведет подготовку к зиме, принимает меры предосторожности против распространения на нижнем Дону и в самой ростовской крепости эпидемии «гнилой горячки», занесенной из Крыма. Его волнуют не только военные задачи, но и бытовые, особенно снабжение солдат. Многие его донесения написаны прямо на марше.

15 июля 1783 года Екатерина огласила манифест о присоединении Крыма к России. Татарская знать ханства торжественно присягала на плоской вершине горы Ахкая под Карасу-базаром. Принимал присягу Григорий Александрович Потемкин, который позже получит за присоединение Крыма титул «светлейшего князя Таврического».

Екатерина придавала значение и психологическим факторам. Она именовала Крым Таврией, так же как и после присоединения южных земель назвала Украину Новороссией — новой Россией, чтобы ее жители привыкали к новому географическому названию своей родины.

Суворов внимательно следил за реакцией ногайцев на это важнейшее событие и также готовил их к присяге. В начале июля он собирает у себя около 6000 ногайцев, готовых признать себя подданными России. Суворов умело обхаживал и обласкивал Мусубея — почти столетнего старшего мурзу, заручившись его поддержкой. 28 июля он принимает присягу в Ейском укреплении в боевом наряде при всех орденах — это был день празднования годовщины восшествия на престол Екатерины Великой. В верховьях Кубани присягу ногайцев принимал командующий Кавказским корпусом генерал-аншеф Павел Сергеевич Потемкин, племянник Г.А. Потемкина.

В Ейской крепости обряд проходил по ногайским обычаям: торжество сопровождалось играми и пальбой из пушек. Было подготовлено обильное угощение: 100 быков, 800 баранов и 500 ведер водки. Под грохот выстрелов по кругу ходили чаши и кубки, возгласы «ура» и «алла» перемешались.

Но Суворов не теряет бдительности и объезжает линию укреплений. Многие из оборонительных сооружений в 1779 году были разрушены по договоренности с Турцией в обмен на приход к власти в Крыму настроенного пророссийского хана Шагин-Гирея. Не надеясь на спокойное поведение некоторых ногайских орд. Летом 1783 года донские казаки настаивали на военной экспедиции против Закубанскнх племен, часто тревоживших своими набегами южный Дон. Суворов возражал против этого, считая неотложным и первостепенным делом успокоить кочевников. Коли бы закубанский поход был совершен тогда, то это привело бы к затяжным военным действиям, которые были очень невыгодны России, поскольку могли спровоцировать войну с Турцией. Суворов до последнего ищет мирные варианты решения проблемы. И то, что поход за Кубань был отложен, говорит о том, что и Г.А. Потемкин, и Екатерина считались с мнением Суворова, доверяли ему. Он же выстраивал свои аргументы на прекрасном знании ситуации на Кубани. Часть ногайцев, узнав о восстановлении укреплений по Кубанской линии, ожидала военного столкновения России и Турции и, не желая находиться меж двух огней, попросила переселить их в другие места. Суворов возвращается в крепость святого Димитрия и начинает спешно готовить это переселение в южные донские степи. Г.А. Потемкин по совету Суворова пообещал ногайцам избавить их от набора в рекруты и наложить небольшие поборы.

Часть ногайцев, верно служившая до этого Крымскому ханству и Турции, понимая, что решается их судьба, ушла на турецкую территорию, другая сохранила нейтралитет, а часть восстала. Подучив об этом сообщение, Суворов пишет письмо атаману Иловайскому из Ейского укрепления; «Сей день есть наинеудовольственнийший, а сия минута всех горше — узнал, что 15 тысяч каганов самой большой едигкульской орды ногайцев учинились непослушными — нарушили присягу». Он просит помощи у казаков. Возобновились набеги орды на южные земли донского казачества, запылали станицы и хутора.

В это время Г.А. Потемкин, чтобы подбодрить Суворова, выхлопотал для него награду. Командующий Кубанским корпусом был награжден учрежденным за год до этого орденом святого Владимира 1-й степени и стал одним из первых ею кавалеров. Девизом этой высокой награды были слова: «Польза, честь и слава». В указе говорилось: «За присоединение разных кубанских народов к Всероссийской империи».

Александр Васильевич узнал о награждении на марше к Копылу, где он собирал войска для отпора ногайцам, перешедшим на турецкую сторону. В эти дни 10 тысяч всадников под руководством Тов-Султана, старого, заклятого врага России, прорвались к Ейскому укреплению и 23 августа 1783 года начали его штурм. Он продолжался три дня с большими потерями с обеих сторон. Казалось, судьба Ейска и его защитников висела на полоске. В это время там находились жена Суворова Варвара Ивановна и его восьмилетняя дочь Наташа. Они перебрались в Ейск из ростовской крепости — никто не предвидел такого поворота событий. Осажденных выручили подоспевшие в самую критическую минуту казачьи полки. Штурм был отбит, ногайцы ушли за Кубань. Теперь закубанскнй поход стал неизбежным.

Суворов сосредоточил свой корпус в Копыле и отсюда двинулся к устью Лабы, к становищам ногайцев. Туда же повел свои полки и атаман Иловайский. За десять суток русские войска прошли 130 километров, тщательно маскируя свое продвижение, и ночью 30 сентября форсировали Кубань в районе местечка Керменчик. Быстрая холодная вода сносила солдат и лошадей, потом они с большим трудом поднимались на крутой высокий берег. Казачьи отряды, выдвинувшиеся вперед, застали кочевых ногайцев врасплох и нанесли неожиданный удар. Началась страшная ночная сеча по обеим сторонам Лабы. В это время вступили в бой и основные силы — полки Суворова. Особенно жестоко рубились казаки, помня о диких набегах кочевников на свои станицы. В сражении был убит 21 мурза, полег весь цвет ногайской конницы, было взято много пленных и ногайская орда как военная сила перестала существовать. Из окружения удалось вырваться только Тов-Султану с небольшим числом всадников, но эти остатки едигкульской орлы были добиты войсками Кавказского корпуса.

Суворов не стал применять репрессии к семьям восставших ногайцев. Он хорошо знал, что миром можно добиться большего. Так одним молниеносным ударом Суворов решил труднейшую задачу, предотвратив длительные военные действия.

В автобиографии Суворова читаем об этом эпизоде (бой на Керменчике 1 октября 1783 года): «...В 1783 году привел ногайские орды ко всеподданической Ее Императорского Величества присяге, и как они, учинив мятеж, знатною частью ушли за Кубань, то имея я на них туда поход, с регулярным и сильным иррегулярным войском, были они нами за Кубанью и на реке Лабе на рассвете при Керменчике так супренированы. потеряли множество народа и всех своих мурз, и того же числа другой раз их и иные поколения, равно сему разбиты были: одни сутки кончили все дело».

В рапорте Г.А. Потемкину 6 сентября 1783 г., сообщая о полном успехе операции, А.В. Суворов писал: «...Храбрость, стремленный удар и неутомимость Донского войска не могу довольно восхвалить перед Вашей светлостью». Значение успешной операции по нейтрализации ногайцев было огромно. 28 декабря 1783 г. посланнику в Турции Я.И. Булгакову удалось добиться подписания торжественного акта: Порта признала Кубань и Таманский полуостров под властью русской императрицы и отказалась от притязаний на Крым. Теперь Крымский полуостров, до этого разрывавший южную русскую границу па две части (Потемкин называл его из-за этого «бородавкой на носу»), соединил русские земли. Кубань стала «мостом» на Северный Кавказ и в Закавказье.

2 февраля 1784 г. Г.А. Потемкин был назначен Президентом Военной коллегии и пожалован в генерал-фельдмаршалы.  

Александр Васильевич хлопотал и о возвращении на родину казаков-некрасовцев. сподвижников Кондратия Булавина, ушедших после подавления восстания вместе со своими семьями с Дона на земли, подвластные Турции. К сожалению, он ничего не добился.

В конце октября 1783 г. командующий корпусом пересажает в Усть-Аксайский стан, где находится до января 1784 года. Под его руководством были изрыты высокие бугры и создана целая система подземных фортификаций. Эти укрепления служили дополнительным оборонительным валом для Ростовской крепости с востока.

В это время на Таганрогских верфях строились суда для Черноморского флота. Это, естественно, беспокоило Турцию и ее покровителей — англичан и французов, поддерживавших Османскую империю. Черноморским флот становился реальной угрозой судам Турции, и французская разведка разработала план уничтожения верфи в Таганроге. В 1783 г. туда прибыл ее агент, капитан-лейтенант Монбрюн, служивший на Черноморском флоте. Он должен был сжечь верфь и строящиеся на ней корабли. С этой целью он подкупил коменданта Таганрогской крепости и нескольких иностранных специалистов, работавших на верфи. Но готовящаяся диверсия была раскрыта, и о ней доложили в Димитровскую крепость Суворову. Тот приказал немедленно арестовать Монбрюна в его «штабе» — доме коменданта. Заговорщики не ожидали ареста, их застали врасплох и нашли расписки на получение крупных сумм денег. Военная коллегия разоблачила виконта де Монбрюна и его сообщников и постановила расстрелять изменников. Но Екатерина заменила смертный притвор каторжными работами. Так быстрые и решительные действия Суворова спасли Таганрогскую верфь.

По своему обыкновению Александр Васильевич привез в крепость большой чемодан с книгами, который сопровождал его во всех походах. Находясь в крепости, он внимательно следил за политической жизнью, получая здесь европейские и русские газеты. Он любил читать по ночам и в утренние часы, и долго караульные видели свет в окнах комендантского дома, где он жил со своей семьей. Известно, что Александр Васильевич посещал старую Покровскую церковь, где иногда пел на клиросе. В редкие минуты отдыха Александр Васильевич гулял по разросшемуся фруктовому саду возле дома коменданта со своей любимой дочерью «Суворочкой».

В это время начинается второй круг его личной драмы, поутихшей было после семейного примирения с Варварой Ивановной. Еще в 1780 году племянника, Николая Суворова, вероятно, по его ходатайству, переводят из Санкт-Петербурга в Татанрогский драгунский полк, находившийся в Димитровской крепости. После приезда супруги Суворова в крепость страсть любовников вспыхивает с новой силой.

В апреле 1783 г. Александр Васильевич возбуждает дело против племянника в военном суде крепости Димитрия Ростовского. Николай Суворов обвиняется в оскорблении священника Taганрогского полка протоиерея о. Кузьмы Григорьева при исполнении им духовной требы. Обвинение было достаточно серьезным, и А.В. Суворов надеялся, что оно послужит предлогом для перевода соперника из крепости в другое место. Однако сам Александр Васильевич не мог заниматься семейными делами — слишком велико было в это время напряжение на Кубани. Он поручает вести их управляющему своего московского дома капитану Ивану Дементьевичу Канищеву, который приезжает в крепость святого Димитрия. Узнав об этом, Николай Суворов «угрожал ему смертным убийством».

После того как А.В. Суворов в последний момент спас семью от расправы в Ейске, он особенно переживал за дочь Наташу. На какое-то время в нем вспыхнули добрые чувства и к жене и он еще надеялся на очередное примирение: Варвара Ивановна, вернувшись в ростовскую крепость под сильнейшим впечатлением от пережитого во время штурма, каялась в Покровской церкви. Но, видимо, трещина в семейных отношениях стала слишком глубокой. Положение усугублялось еще и тем, что Варвара Ивановна ждала ребенка, но и это не остановило Суворова.

Второе прошение о разводе он подал через своего поверенного, ростовского купца Ивана Ивановича Курицына, и в апреле 1784 года произошел его окончательный разрыв с женой, а 4 августа родился Аркадий, будущий генерал, продолжатель военной династии Суворовых.

Все эти драматические семейные события пришлись на время, когда А.В. Суворов был в Димитровской крепости третий раз с февраля по апрель 1784 г. Сквозь призму семейной драмы Суворовых, происшедшей в крепости святого Димитрия, лучше проступает характер великого полководца, его преданность военному делу, взгляды на честь, достоинство, семью. Варвара Ивановна не могла этого ни понять, ни оценить. «Судьба сулила этой женщине быть женой гениального полководца, и она не может пройти незамеченной. Она, как Екатерина Первая при Петре, светила несобственным светом, но заимствованным от великого человека, которого она была спутницей. Своего жребия она не поняла и неумела им воспользоваться, в значительной степени по своей вине. а таких людей нельзя оправдывать, их можно только прощать».

Суворов в первый раз помирился с женой потому, что считал виновником своего племянника, а ее воспринимал как жертву его коварства, неопытную и доверчивую. Возобновившийся роман Варвары Ивановны показал Суворову глу6ину вины супруги. Родственники не раз предпринимали попытки вновь помирить их, но Александр Васильевич был непреклонен. В завещании, написанном в 1798 году, он оставил все приобретенные деревни дочери Наталье, а родовые поместья и то, что пожаловала ему императрица за верную службу, — сыну Аркадию, которого он долго не признавал своим. Варваре Ивановне он не оставил ничего — так высоко ставил Суворов святость брачных уз.

Александр Васильевич Суворов сыграл выдающуюся роль в выводе христиан из Крыма (об этом речь еще впереди) и присоединении Крыма и Кубани к России. Как бы завершая свою крымскую и кубанскую эпопею. 10 сентября 1784 г. Суворов пишет письмо обер-коменданту Димитровской крепости: «…Порта… признала подданство Крыма и Кубани Всероссийскому императорскому престолу» и сообщает об изменении границ и организации их охраны. Письмо это хранится в Государственном архиве Ростовской области, в одном из дел крепости святого Димитрия Ростовского.

10 апреля Суворов сдал Кубанский корпус генерал-поручику Леонтьеву и отправился в Москву. В декабре, приняв командование Владимирской дивизией, он пишет письмо князю Потемкину из деревин под Владимиром и снова просит дать ему «горячее дело»: «Одно мое желание, чтоб кончить высочайшую службу с оружием в руках». Военная служба удалила меня от познания светских наружностей... не разумея изгибов лести и ласкательств к моим сверстникам часто негоден. Был щаслив тем, что я повелевал щастием. Исторгните меня из праздности». Впереди его ждали действительно великие дела. Он стал триумфатором следующей русско-турецкой войны 1787—1791 годов. Ее так и называли — «суворовской»: она была выиграна благодаря блестящим победам Суворова у Кинбурга, под Очаковым, Рымником. Фокшанами и Измаилом.

Слава великого полководца стала и европейской. Вот лишь один, более поздний пример. В 1812 году дочь Суворова Наталья Александровна с семьей пробиралась через Москву, занятую французами Их остановил патруль. Узнав, что перед ними дочь самого Суворова, французские офицеры и солдаты отдали ей воинские почести. А что может быть убедительнее для славы полководца, чем признание его заслуг противником?

Александр Васильевич получил самые высокие воинские награды России. За год до смерти ему было присвоено звание генералиссимуса всех русских войск.

Находясь на Дону, в ростовской крепости, Суворов ближе познакомился с жизнью, бытом донских казаков. Он любил донцов, высоко ценил боевые качества их стремительной, выносливой, маневренной конницы.

Многое в своем военном искусстве он почерпнул из боевой тактики казаков: быстроту, силу удара, натиск, преследование противника. Он сам начинал кавалеристом на полях Семилетней войны. С донскими казаками он участвовал во взятии Берлина в 1761 году, подполковником он командовал конницей, сражался рядом с казаками в русско-турецкой войне... Однажды отряд казаков спас жизнь Суворову. 19 мая 1773 г. 600 турок переправились через Дунай и неожиданно напали на лагерь Суворова. Ничего не подозревая, он в это время отдыхал на берегу. Турки неслись на него с поднятыми над головами клинками... К счастью, по близости оказались донские казаки. Подоспев в последнюю минуту со своими молодцами, есаул Захар Сенюткин ударил наперерез. На глазах у Суворова началась страшная рубка. Об этом эпизоде Суворов написал в рапорте генералу А.П. Салтыкову: «...с беспримерной неустрашимостью, ударив их в толщу, донского полка Леонова есаул Сенюткин, предводительствуя казаками, отлично себя показал...».

Почти во всех походах ординарцами полководца были казаки, особенно долго служил у него Евсей Селещнев. Суворов любил донских рысаков, всегда ездил только на казачьей лошади, в казачьем седле. Позже, после взятия Измаила, ему подвели великолепного арабского коня, принадлежавшею турецкому паше — коменданту крепости. Русский полководец сказал: «На донском скакуне я сюда приехал, на нем и уеду».