УЛИЦА КРАСНЫХ ФОНАРЕЙ

Публичные дома в Ростове

Господа, не обольщайтесь! Речь пойдёт не о сегодняшних заведениях, а о тех, что были открыты в нашем богоспасаемом городе после опубликования Императорского Указа о разрешении домов терпимости в 1848 году. Ибо тогдашняя власть чётко понимала, что локализованная и контролируемая проституция лучше подпольной. К началу XX века в Ростове была уже целая улица, почти сплошь состоящая из публичных домов и квартир людей, их обслуживавших (торговцев, вышибал, сторожей, экономок). Этих «Домов Разврата» насчитывалось не меньше дюжины. Улица эта называлась Бардаковской, или Бардачной (ростовцы так и говорили: «Извозчик, с-сукин сын, гони на Бардаковскую!») Официально же - Черняевской. В честь генерала Черняева, бесславно воевавшего с турками в Сербии в 1876 году.

Позже эта улица стала называться вполне нейтрально - Восточной. Называется она так и сейчас. Это около старой тюрьмы, что на Кировском. В «долгие мрачные годы царизма» Восточная считалась самой отдалённой и неприкаянной улицей.

А ещё раньше, до 1895 года, публичные дома (в количестве 25) были рассредоточены по улице Сенной (ныне Горького), от переулка Соборного до той же тюрьмы.

Словно в насмешку, неприличная улица называлась в те времена Тургеневской! (Очевидно, в память о светлых образах тургеневских девушек). Потом, правда, из-за

протестов общественности её в 1895 году переименовали таки в Полицейскую, а пикантные заведения от греха подальше задвинули на Черняевскую-Восточную-Бардачную.

Если пройти сегодня по запущенной Восточной, то можно без труда угадать бывшие бордели. В советские времена эти комнаты легко переделывались в коммуналки. На первом этаже обязательно располагался зальчик, где посетители не спеша выбирали женщин в обстановке принуждённого веселья, которое создавало какое-нибудь расстроенное пианино или целый оркестрик. Девиц выбирали на одну ночь либо на «посещение» сроком на один час. На второй этаж, в интимные комнатки «девочек», вела лестница, причём преднамеренно слабо освещённая, дабы посетители не боялись случайных встреч со знакомыми. Особенно опасались таких встреч гимназисты, сэкономившие на девочек рубль-другой, что давали им родители на леденцы. Впрочем, боялись и их наставники, блюстители нравственности - педагоги, не говоря уже о почтенных отцах семейств.

По поводу стеснительности тогдашних посетителей злачных мест ходили целые легенды. Общество-то было ханжеским. Для него были типичны высочайшая строгость напоказ и столь же страстный разврат внутри, втайне. Рассказывают (и это, скорее всего, правда), что из коммерческого клуба, который находился на территории небольшого парка на Садовой, подземный ход под улицей вёл прямиком в кафе-шантан (помесь ресторана, театра-варьете и публичного дома). Ныне в стенах этого «Дома разврата» помещается филармония. Известные и уважаемые в городе люди пользовались этим ходом, чтобы не «светиться» при своих визитах к весёлым дамочкам. Вот как наши предки уважали приличия! Что касается самого подземного хода, то он, скорее всего, был остатками минной галереи крепости Димитрия Ростовского. Именно здесь находились её восточные бастионы.

Но не все в Ростове были такими стеснительными. Можно сказать, целые банды подгулявших «хулиганчиков», воров или студентов вваливались шумными компаниями, наводя «ревизию всей Бардаковской», лишь бы денег на все заведения хватило. Во время «ревизии» ростовские «хулиганчики-рики» не столько занимались девочками, сколько шумели и дрались. Во время самой громкой такой «ревизии», в 1903 или 1904 году, сгорела чуть ли не половина всей левой стороны Бардаковской.

«Весёлые дома» в Ростове сильно разнились по качеству обслуживания, ценам и количеству персонала. Самые крупные заведения были и самыми дешёвыми и напоминали большие постоялые дворы. Насчитывали они до 40 женщин. А имелись и совсем маленькие, интимные, где в уютном зальце дожидались гостей не больше 5-6 женщин. Как правило, маленькие заведеньица были дороже и принимали приличную клиентуру, что посещала это милое сердцу местечко годами.

Самыми низкопробными считались двадцатикопеечные клоповники - для солдат, грузчиков, драгилей и прочих «сознательных пролетариев». Комнаты свиданий в них напоминали стойла с перегородками, не доходящими до потолка, а потрёпанные и грязные женщины могли обольстить разве что пьяного мастерового. Цена любви в 20 копеек была равна стоимости проезда на извозчике. Эти заведения находились в самой дальней и грязной части Восточной - на границе с Ростово-Нахичеванской «межой».

Средний класс и интеллигенция предпочитали «рублёвые» заведения (рупь за посещение и три за ночь).

И наконец, в начале квартала располагались маленькие и дорогие «дома любви» с красивыми женщинами и почти домашней обстановкой. Здесь взимали 5 рублей за «визит» и 10 за ночь. А за 25 рублей в сутки можно было вообще увезти девушку «напрокат» домой и держать её у себя неделями. Это называлось «взять на содержание». Самые же богатые ростовцы ходить по публичным домам просто брезговали и пропадали в уже упомянутых кафе-шантанах, где пользовались услугами дорогих «кокоток-демимонденок» («дам полусвета») - полупроституток высшего класса.

Все «неприличные» заведения в Ростове находились под строгим тройным контролем полиции, городской управы (что драла с несчастных проституток жестокие налоги) и медицинско-полицейского комитета. Заведения подчинялись строгим правилам, за нарушение которых могли быть немедленно закрыты. Каждую субботу все девицы проходили медосмотр. В заведении разрешались танцы, торговля спиртным, но запрещались азартные игры. По тем же правилам бордель могла содержать только «особа примерного поведения не моложе 30-ти лет». Сторож-вышибала при заведении должен был иметь свидетельство от полиции о благонадёжности. Приветствовалось, когда человек, трудящийся на этом посту, был хорошим семьянином и регулярно посещал церковь, исповедовался и причащался.

Проституцией можно было заниматься с 18 лет. Причём только после дачи добровольной подписки, по которой девушка отказывалась от части гражданских прав и обещала выполнять полицейские правила и не заниматься уличной проституцией. Паспорт у неё отбирали, выдавая взамен «жёлтый билет» городской управы с отметками о профессиональных болезнях. Новоиспечённой проститутке запрещался выезд из Ростова (даже в Нахичевань), но гарантировалось бесплатное лечение. Уличных («диких») проституток, которых называли «босявками», преследовала и штрафовала полиция или просто избивали дворники. Уличные девки, проникавшие в центр города, и вправду всем надоели. Хозяева фешенебельных магазинов на Садовой то и дело обращались в Думу с покорнейшими просьбами «обратить внимание на то, что на тротуарах по вечерам собираются группы проституток».

«Дикие» проститутки были несчастнейшими существами. Ими становились девушки 13-17 лет, которым «жёлтый билет» не полагался по возрасту, или, что ещё хуже, «старые клячи», выброшенные из борделя.

Во всех борделях существовали традиции и профессиональный язык. Например, известное в советском обиходе слово «фраер» пошло из быта публичных домов. Это слово в переводе с немецкого или с идиш означало «жених». Так именовали в заведениях щеголеватого, разодетого, но небогатого посетителя, какого-нибудь парикмахера или телеграфиста.

В каждом заведении была обязательная «гимназисточка», роль которой исполняла самая молоденькая особа, одетая в нарочито тесное и короткое гимназическое платьице. Она изо всех сил корчила непорочную невинность. (Такие «гимназисточки» особенно нравились пожилым «папашкам»).

Была и традиционная «русская красавица» - самая толстая девица в борделе, одетая в сарафан с кокошником и прицепной косой. Иногда встречалась «страстная испанка» с веером, роль которой исполняла какая-нибудь еврейка или таганрогская гречанка. К посетителям было принято обращаться в зависимости от возраста и положения: «папашка», «мальчишечка», «студентик», «кадетик-душка!», «цыпа-ляля».

В 1917 году в мире публичных женщин тоже произошла своя революция. Проститутки организованно и с достоинством вышли на первомайскую демонстрацию, образовав свою колонну, наряду с табачницами и продавщицами. Они потребовали отмены еженедельных медицинских осмотров, унижающих их человеческое и гражданское достоинство.

Что же касается дальнейшей истории наших публичных домов (то есть куда они попросту делись), то всех их ждала довольно интересная судьба. Сейчас можно только сказать, что у ростовских пикантных заведений и конец был пикантный.

И конец этот наступил в 1920 году, когда в Ростов ворвались красные. Что стало с многочисленными публичными домами и куда подевались их обитательницы? Об этом вы узнаете из последней главы книги.