РОСТОВ-НА-ДОНУ КАК ЦЕНТР МИРОВОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

Ростов – город консервативный, тяжеловесный и устойчивый, как чугунные тумбы на его набережной, как городовой в рисунках Кукрыниксов – апоплексический затылок с жирной складкой, нафиксатуаренные усы, брюхо, шашка.

Ростов патриархальный

Здесь тихо, особенно в сравнении с московскими выстрелами и взрывами. Здесь спокойно. Здесь не любят эпатаж, никакие шокирующие перформансы в духе Александра Бренера и Алины Витухновской в Ростове невозможны. Демонстративная рубка икон, которую позволил себе в Манеже наш земляк Авдей Тер-Аганян, закончилась бы стихийным судом Линча, проведи он эту акцию на донской земле!

Для въезжающих в город столичных штучек грозным предупреждением должны выглядеть рекламные плакаты местных колбасников, где нарезанная ломтями розовая плоть сочетается с надписью «опыт работы с 1905 года». Ассоциации возникают однозначные: обледенелые баррикады Красной Пресни и донские казачки, рубящие с потягом бунтующий пролетариат. И правильно, не балуй!

Патриархальность – основной колор в нашей цветовой гамме, нечто, присущее нам изначально, еще до рождения определяющее нашу жизнь. Любая провинция, конечно, консервативна, но в северной Руси, например, это качество пассивно себя проявляет вследствие отдаленности от центра, от денежных потоков, по недостатку темперамента в конце концов. Нежное своеобразие северян легко смывается набегающими из центра волнами. Я, например, побывав в Вологодской области, был разочарован тем, что никто из местных жителей не окал, не выделял круглую букву в разговоре, как это изображено в классической литературе. Телевиденье сделало свое черное дело – первое же поколение вологжан, выросшее на «правильной» усредненной речи телеведущих, потеряло свой диалект. С ростовчанами такие штуки не проходят. Характерное мягкое «г» вылетает из их ртов даже при смене места жительства. Некоторые преподаватели ростовских вузов, люди безусловно грамотные, даже нарочито «хэкают» – бравируют своим произношением. На этом примере видно, что, в отличие от северного, южно-российский консерватизм не просто активен, но агрессивен. Агрессивный консерватизм – это, собственно, контрреволюционность. На том стоим!

Патриархальность донских жителей легко объяснима их страстностью. Нетрудно заметить, что южные народы вообще более традиционны, чем северные. Контрреволюционность обуздывает взрывной характер южан, вгоняет их в цивилизованные рамки. Нордические же расы более либеральны, потому что им легко себя контролировать. Другой гормональный баланс, другой темперамент. Закономерно, что в прогремевшей на Западе сексуальной революции лидировали скандинавы. Любители классического порно до сих пор предпочитают шведские киноленты конца 60-х годов всем прочим. Понятие шведской семьи широко вошло в массовое сознание наряду со шведским столом. Но представьте себе, что подобный процесс начал бы развиваться где-нибудь в арабской стране. Как пить дать, все закончилось бы большей резней, потому что срывание чадры с горячей южной женщины равносильно выдергиванию чеки из гранаты. На пороховом складе не курят, в операционном зале атомной электростанции не шумят. Инстинкт самосохранения определяет этику южан. Что касается Ростовской области, то она, кажется, занимает одно из первых мест в мире по количеству сексуальных убийц – серийников. Это разумеется не случайно, как неслучайна струйка пара со свистком, вырывающаяся из нагретого котла. Мы очень мало знаем о бесах, водящихся в нашем тихом омуте. Впрочем о них чуть позже, а сейчас, поскольку прозвучало слово «контрреволюция», вспомним и о ее антиподе.

Несколько слов о революции

Что за зверь такой – революция? По-моему, это нечто новое, невиданное, непонятное до конца даже для тех, кто ее в конце концов оседлывает. Катастрофа сознания, разрушение стереотипов. С этой точки зрения так называемые политические экстремисты, мечтающие перевернуть реальность (кто гитлеровским путем, кто по схеме «почта, телефон, телеграф» или методом латиноамериканской герильи), обречены на неудачу. И дело не в том, что их замыслы не могут сбыться, а в том, что в случае удачи ничего оригинального не получится. Даже если вдруг реализуется старый сценарий и на арену опять выйдут актеры в пронафталиненных костюмах большевиков, нацистов или как образец примитивного синтеза – нацболов, это будет повторением пройденного, неоригинальным, клишированным ходом, а значит, не революцией. Революция вообще не делается на площадях, митинги, баррикады и перестрелки – лишь побочный продукт этого явления, как морская пена во время шторма. Когда во время последнего чемпионата мира по футболу фанаты устроили погром в центре Москвы, испуганный обыватель зябко ежился у телеэкрана, думая, что стихия выходит из берегов. Между тем футбольный инцидент говорил как раз об обратном. Москва становится цивилизованным европейским городом, настолько стабильным, что может позволить себе такие экстравагантные шоу. В Европе они уже давно стали доброй традицией. Всякие анархисты и антиглобалисты буйствуют на майские празднички, бьют стекла в «Макдональдсах», дерутся с полицией. Потом страховые компании оплачивают ущерб потерпевшим, власти шлепают по попке особенно отличившихся бунтарей, и жизнь мирно продолжается до следующего Первомая. Все очень предсказуемо. Это тоже не революция. Правда, многие из участвующих в вышеописанной деятельности все-таки являются потенциальными революционерами, не столько по убеждениям, сколько в силу своей биологической природы. Пока они шумят, гремят и машут флагами, общество может спокойно наслаждаться зрелищем, насторожить его должна как раз тишина. Если неспокойные от рождения существа не пойдут на площади, не попадут в ловушки, выработанные иммунной системой социума, а притворятся нормальными людьми, это и будет тревожным звонком.

Ничем не примечательный человек

Он попал в мою коллекцию совершенно неожиданно. Скромный программист, тихий, вежливый, женатый. Без странностей, разве что несколько замкнутый. Но недавно вечером, когда мы проходили мимо припаркованного в темном переулке джипа, Сергей (условное имя) достал из кармана нож, щелкнул выкидным лезвием и ткнул им по разику в переднее и заднее колеса. После чего двинулся дальше, ничуть не напуганный взвывшей сигнализацией. Ну разве что немного ускорил шаг. Когда наконец через пару кварталов я задал ему свое «зачем?» ответом мне стало: «Просто так». На вопрос, не имел ли он контактов с психиатрами, прозвучало: «Бог миловал». Трезвый взгляд, вежливая улыбка. Больше я его ни о чем расспрашивать не стал, но подумал, что это какой-то новый, усовершенствованный тип революционера. Последняя модель! Такие скромные клерки могут работать где угодно, не привлекая к себе особого внимания. У них минимум амбиций и стопроцентная социальная адаптация. Мне кажется, что таких существ становится все больше и поменяют мировые декорации именно они. Только поменяют ли? Может быть, просто уничтожат к чертовой матери? И если пока их замысел не сбылся, то это только потому, что стоит на земле город Ростов, который не позволяет своим демонам вырваться из подземелий. Остров Буян, на котором зарыт сундук с Кощеевой иглой, магический центр мирового спокойствия. Город контрреволюционеров.