«Каждый день – по острию ножа» –

так характеризовал свои рабочие будни Василий Алексеевич Пушкарев. Он не был инкассатором, летчиком-испытателем, пожарным. Он работал в Государственном Русском музее в Ленинграде, потом – в Центральном Доме художников в Москве. Директором - и там, и там.

ОДНАЖДЫ В ПАРИЖЕ его принимала 79-летняя Зинаида Серебрякова - та самая Серебрякова, полотна которой были заметным явлением на выставках начала прошлого века. Она знала лишь те времена, когда директор солидного музея был в России фигурой. Соответственно – и прием.

Пушкарев говорил, что сам себя зауважал после приема у Серебряковой: привык ведь, что директор музея – что мальчик для битья…

Впрочем, этот «мальчик для битья» ухитрялся и при Сталине (в Русском музее Пушкарев директорствовал с 57-го года), и при Хрущеве, и при Брежневе упорно гнуть свою линию. Исходил из того, что «и в ту, и в другую эпоху исправно действовала триада правил: инициатива наказуема, за самостоятельность надо платить и, если идти правильной дорогой в обход, можно кое-что сделать».

«Линия» Пушкарева заключалась в непрестанном пополнении коллекции Русского музея. Причем не только всеми признанной классикой, но и произведениями современных мастеров. И таких, как Малевич, Филонов, Шагал. И еще более современных, у кого тогда не было имени (сегодня они известны всему миру). У Пушкарева было чутье на талант.

Другое дело, что многое из собранного им было неодобряемо властями и потому обречено на пребывание в запасниках.

Пушкарев придумывал хитроумные планы, плел интриги, чтобы в конце концов показать выдающихся современных мастеров широкой публике. Так было в 66-м, когда, обведя вокруг пальца высокопоставленных чиновников, он получил разрешение открыть выставку Петрова-Водкина.

Еще одним замечательным даром обладал Пушкарев: он умел произвести на собеседника такое впечатление, пустить разговор по такому руслу, что и коллекционеры, и художники продавали ему ценнейшую вещь почти за так. А то и вовсе дарили.

В публикациях о Пушкареве, которые во всероссийской прессе раздались прощальным салютом после его смерти, в 2002 году, Василия Алексеевича называли ростовчанином. Это не совсем точно. В Ростове он действительно жил, учился в ростовской «грековке». Но родился Пушкарев, как свидетельствует «Донской современник», в слободе Анастасиевка Области Всевеликого Войска Донского. Было это ровно 90 лет тому назад.