РОСТОВСКИЕ ХИТРОСТИ АЛЕКСАНДРА СУВОРОВА

     Александр Васильевич Суворов в пору командования Кубанским и Крымским корпусами часто наездами бывал в Ростове, когда ещё была крепость, известная под именем Дмитриевской. В самые первые приезды полководца, в 1877 году, крепость ещё не давала оснований предположить, что здесь когда-то будет город. Но в конце 1782 года, когда Суворов приехал в Дмитриевскую крепость, чтобы пожить здесь подольше, обстановка заметно изменилась. Жизнь выплёскивалась за теснины крепостных стен, вся округа заметно преображалась, и Суворов мог наблюдать, как по-разному в обе стороны от крепости шла интенсивная застройка. На восточной стороне организованно и по плану, под полное государственное финансирование, застраивался город Нахичевань, а с запада стихийно нарождался город, которому ещё не было названия. Здесь первые «ростовцы» на свой страх и риск обживали донское правобережье.

    Риск был существенным. Он сдерживал застройку и привязывал к спасительным каменным стенам крепости, к мощным бастионам, пушкам, смотрящим во все стороны. Особенно — на южную, откуда всегда внезапно из-за Дона ждали разбоя кочевников-ногайцев. Общая тактика защиты сводилась к осадному сидению за крепостными стенами, палению из пушек по скоплениям неприятеля или в пустоту для устрашения. Обычно ждали главной помощи: подхода казачьих отрядов из станиц, расположенных выше по Дону. Часто казаки запаздывали или вообще не приходили. Бывало и так: кочевники нападали именно тогда, когда казачьи отряды отвлекались на сторонний рейд. Как правило, беда заканчивалась сама собой — отходом кочевников, а поиск вдогонку ничего практически дать уже не мог: орда растворялись в пространстве, и всё успокаивалось до следующего набега. Годы, прожитые в постоянном ожидании беды, приучили приспосабливаться. Строения ставились из жердей и камыша и так, чтоб не жалко было оставлять. Всем был ясен смысл и итог набега. Был он не в грабеже: мало что полезного оставляли поселенцы, уходя в крепость при первых звуках набата. Переправившись на правый берег Дона и покуролесив, ногаи возвращались в Задонье, оставляя пепелища. Спалить всё, что способно гореть, — в том и был весь первобытный смысл. Главное происходило далее. Поселенцы возвращались на родные пепелища и принимались восстанавливать жильё. И вот тут без тех же ногайцев никак нельзя было обойтись. Именно они, но теперь в мирном и уступчивом торге, доставляли на местный привоз основной строительный материал — камыш с заливных лугов Задонья. Крайняя степень обнищания приспособила степных кочевников в описываемые годы к такому причудливому и незатейливому обслуживанию жизни на российской стороне Дона — тем они и кормились. Надо сказать, набеги орды с вослед идущим строительным «бумом» до определённой поры интерес государства напрямую не затрагивали. Лишь с основанием Нахичевани расклад стал не в пользу властей. Каждый набег и оставшееся пепелище было бедой уже не столько самого застройщика-нахичеванца, сколько власти. Ведь застраивалась жильём Нахичевань за счёт казны и, соответственно, восстанавливать приходилось за тот же счёт. Терпеть далее такое причудливо сложившееся обыкновение власти не могли и искали надёжный и реальный способ защититься. Не возводить же стены с бастионами по границам города? Вопрос усмирения кочевых орд приобрёл острейшую актуальность. Для радикального решения насущной государственной проблемы и был призван на Дон Суворов. Только ему Екатерина поручает решительно и навсегда пресечь разбой на степных просторах между Доном и предгорным Кавказом.

    Надо сказать, что частично ранее Суворов уже умиротворял кочевников, когда строил укрепления по Кубанской оборонительной линии. Тогда, несколько лет назад, казалось, что иметь цепочку крепостей на границах империи достаточно для устрашения кочевников. Но вот с очевидностью открылось, что запаса надёжности хватает лишь для номинального признания за Россией прав на Предкавказье. В действительности же в степях, обтекая точечные укрепления, продолжался разгул ногайских орд, возглавляемых протурецки настроенными мурзами и ханами.

    С прибытием Суворова в Дмитриевскую крепость начинаются все необходимые приготовления к походу в задонские степи. Сперва лазутчики, а затем небольшие конные отряды засылаются во все стороны южных степей. Но очень скоро приходит обескураживающее известие: степь пуста, орды нет, а в небольших кочевых становищах живут лишь беспомощные старики да малые дети. Прибытие на Дон Суворова стало знаковым для ногайских ханов, и они предпочли уйти в глубины гор или в закаспийские степи и там затаиться. Дело оборачивалось наихудшей стороной: воевать было не с кем.

      И тогда Суворов реализовал одну из своих самых искусных военных «хитростей».

   Далеко на север были отведены войска. Жизнь в крепости вернулась в обычный рутинный распорядок. Суворов вызвал к себе жену, дочь и «прописался» жить здесь домовитой семейной идиллией, приводя в порядок свой главный письменный труд — «Науку побеждать». Потекли самые умиротворённые дни в жизни Суворова, он упивался покоем, семьёй и настоящим творчеством.

    Лишь через полгода пришли первые сведения о том, что степь «зашевелилась» и появились кочевники. Суворов на это не реагирует. К концу сентября он покидает крепость. Его карета в сопровождении охраны катит на север. Но в неё, с публичными прощаниями, был усажен не Суворов, а двойник, искусно загримированный под его подобие.

     А в это время в восьми верстах севернее крепости, в округе начатого строительства армянского монастыря «Сурб-Хач», штабная команда самых верных Суворову офицеров завершала приготовления к походу. Войска небольшой численности с небывалой до того маневренностью были уже подтянуты и размещены в густых окрестных лесах поймы Темерника. Прибытие Суворова в одну из безлунных ночей даёт знак к выступлению. С крутых берегов в воду спускаются плоты и лодки. Идёт бесшумная погрузка и затем движение к Дону и к его левому берегу. В несколько последующих дней, с безупречно организованной скрытностью, по балкам и зарослям отряд перемещается к берегам Кубани и внезапно ночью появляется около урочища Керменчик.

     Донесения разведки оказались верны, именно здесь остановились табором сразу несколько племён ногайцев. Отряд Суворова окружил стойбище. С рассветом 1 октября 1783 года началось небывалое по пролитию крови избиение тысяч почти безоружных кочевников.

Ужасающие результаты этого побоища до конца дней были самым тягостным воспоминанием полководца. Победу при Керменчике среди своих прочих побед он всегда вспоминал с болью и неохотно. Но, в сущности, это было единственно верное решение поставленной задачи. Только внезапность в сочетании с жестокостью давали реальную возможность пресечь первобытное коварство степной вольницы с её протурецкой ориентацией. Только после побоища при Керменчике ногайские ханы, что не были убиты, опережая друг друга, поспешили пасть к стопам российской императрицы, и разгул степной вольницы разом прекратился.

    Суворов вернулся в Дмитриевскую крепость. Увы, здесь его ждала не триумфальная встреча, а банальная личная драма — измена жены. Но об этой странице семейной жизни полководца мы уже рассказывали...

3 октября 2003г., РО.