Мир изменился, вы заметили?

Мир меняется. Как адские сорняки, растут небоскрёбы в огороде старого жилищного фонда Ростова. Пока всё не «повырывали», хочется поговорить о прекрасном старье, с которым у нас у всех связано многое.

Иду в гости к Владимиру Ершову, поэту, художнику, трубочнику, коллекционеру антиквариата. Причём не того понтового, что бешеных денег стоит, а того, который хранит тайны истории города. Напротив его дома был один из лучших ресторанов города, ресторан «Балканы».

— Теперь в этом помещении делают пластиковые ванны. Забором загородили, какое-то у них там вакуумное оборудование. Зато рядом построили комплекс «Форт Баярд», там офисы одни. Всё это на месте бывшего католического храма, он стоял ещё в XX веке.

От него остался маленький двухэтажный особнячок — это часть храмового комплекса. Мы с тобой сейчас сидим в доме настоятеля этого храма. Потом его выкупил какой-то купец, а позже две его наследницы. Одна жила по соседству, другая в нынешнем моём жилище. Вот этот стол от неё остался. Он раскладывается на 6 мест. А ещё пустой тайник. Я стену штукатурил, смотрю, кирпич шевелится. Вынул, а там камера. Я руку туда сунул, но нашёл только воздух Родины. Видать, были там сокровища, бабушка ведь на что-то жила?

Я родился в Воронеже в 1949 году, жил в Липецке и вернулся в Ростов, на родину отца в 1961 году. По приказу № 100, который издал Хрущёв, отца из армии турнули, и он вернулся в Ростов. Мы жили на Горького-Чехова. В детстве мне пинки давал будущий знаменитый актёр Кайдановский. Пинал просто так, без злобы, чтобы под ногами не путался. Он учился в 47-й, а я в 49-й школе, жили по соседству. Он старше на три года, а в детстве это ощущается, как большой разрыв. Кай был этаким нигилистом, ходил сутулый, насупленный.

— Кай — его так называли?

— Ну да, как в Снежной королеве. Да он и похож был на того сказочного Кая, конкретный ростовский «фулюган». Хотя мы все были босяки уличные, тогда же не было телевизора и Интернета. Подвалы, улицы, казаки-разбойники...

— «Я на улице росла, меня курица снесла». А ты на трамвайной «колбасе» катался?

— Ну, ты меня обидеть хочешь!? Как же не катался!? Не катались на буфере только безрукие и безногие. Однажды мы привязали к трамваю мусорные жбаны, круглые такие. Трамвай шёл в сторону Крепостного, грохот стоял чудовищный.

— Я не катался на буфере, потому что жил на Портовой, ближе к Дону, у нас трамваи не ходили. А вот с катеров нас сгоняли прямо посреди реки. Нам это нравилось. А ещё мы нервировали пассажиров так: когда катер швартуется и остаётся метр до причала, мы прыгали в воду, в этот проём, и подныривали под понтон. Однажды меня за этим делом застал мой дед Иван и «настучал» отцу. Правда, я об этом узнал, спустя много лет.

— А я уже взрослым дядькой как-то опаздывал, а в троллейбус не протолкнуться, ну я сзади прицепился и поехал, в трезвом уме. Где-то на Комсомольской площади меня снял милиционер и посадил в этот же троллейбус.

— У нас, к сожалению, трамваи вымирают, как мамонты. А в Европе, Америке и даже в Африке трамвай считается экологически чистым транспортом.

— А ведь какие были экземпляры! Отделанные дубом, не в пример этим ржавым «новоделам», с ободранными креслами. Ведь если бы за теми трамваями достойно ухаживали, они по сотне лет бы ходили.

— Я помню, когда заменили чешские трамваи на наши сараи на колёсах, они постоянно сходили с рельс и сталкивались друг с другом на поворотах. Потому что конструкторы не учли, что рельсы укладывались под миниатюрные чешские трамваи. Пластмассовая эпоха. Вот теперь у нас появились зелёные мусорки, они сгорают от сигареты, как целлофановые кульки. А ты помнишь наш знаменитый парусник «Альфа»?

— А как же. Мой пароход швартовался рядом, я же был речником. Сначала яхта была учебным судном седовцев. Снималась во многих фильмах, «Алые паруса», например. Последним капитаном «Альфы» был Николай Михайлович Стрижаков, ныне покойный. Он был первым председателем нашего морского собрания.

— Потом её перетащили умирать на завод «Красный моряк», там протекало моё «водно-босяцкое» детство. По слухам, иностранцы хотели выкупить судно за много миллионов, но наши чиновники предпочли её сгноить на родине. Закончилось всё тем, что яхту выволокли на сушу и спалили. Она горела почти неделю, там же куча ценных пород дерева, из них дрова неважные. Мы с пацанами стояли на берегу и плакали. А балласт из неё пошёл на Змиёвский мемориал.

— А из ручек от штурвала сделали рукоятки для напильников. А какой был забор в университетской библиотеке! Уничтожили... Покойный Булатов написал стих, посвящённый этому забору. Даже не забор — литая ограда, сделанная ещё при Парамонове. Университет платил деньги за её реставрацию. Мы в том саду с девушками звёзды в небе считали. Сторож ходил с колокольчиком, предупреждал о том, что калитка закрывается. Он уходил, мы перелазили через забор и опять там сидели. А какой-то горкомовский недоумок приказал убрать забор. Сказал: «Наука за забором не делается». И всё это художественное литьё пошло на металлолом.

— На твоих глазах строили Ворошиловский мост, который сейчас, увы, трещит по швам?

— Раньше улица Соколова, как каньон, уходила к Дону мощёной дорогой. Потом «каньон» засыпали. Когда-то, пока существовал этот откос, здесь снимали фильм о войне «На семи ветрах». Там, где потом сделали ресторан, киношники построили бутафорский дом, опалённый войной. А на улице стояли танки Т-34, напротив дома, где я сейчас живу. Я пацаном здесь сидел в танке и крутил башню и орудие. Кто бы мог подумать, что потом поблизости стану жить! А мой друг Вова Бабушкин здесь с акации упал, за змеем лазил. Мы потом долго смотрели, не растёт ли у него горб. В детстве мы считали, что горбатыми становятся после падения на спину. А через мост мы бегали. Там был сердитый прораб. Он ходил по мосту туда сюда, наверное, испытывал. Мы за ним крались, чтобы через Дон перебраться. И если он нас замечал, гнал обратно. Приходилось ехать на катере.