Тема нынешнего материала – о дефицитных в Ростове общественных туалетах, которых по сравнению с прошлым стало намного меньше. И чистоплюям не стоит презрительно воротить нос: как ни крути, нехватка в Ростове санузлов – одна из самых серьёзных городских проблем. Останется она актуальной и на протяжении нескольких ближайших лет. Так что, пытливые ростовские умы, не брезгуйте, читайте!

      Расцвет и закат туалетной отрасли

В застойные семидесятые годы в Ростове насчитывалось более пятидесяти общественных туалетов, и работали они исправно. Как обслуживали их ростовские коммунальщики, сейчас неважно. Кто-то лучше, кто-то хуже. Главное – туалеты были и худо-бедно работали. Официально следил за их целостью и сохранностью, ни много ни мало, горком КПСС. Кстати, практически все общественные клозеты нашего города были расположены в местах массового скопления ростовчан, причём в большинстве своём – под землёй. Удивительно, но многие ростовские туалеты были обеспечены замаскированными запасными выходами и являлись объектами полувоенного значения.

 Процветанию ростовских отхожих мест способствовало противостояние Советского Союза и США. Две великие державы целились друг в друга ядерными ракетами и укрепляли свою обороноспособность. В случае нанесения врагом внезапного ядерного удара по нашему городу несколько тысяч ростовчан смогли бы укрыться в туалетах, подземная архитектура которых позволяла использовать их как бомбоубежища. Поэтому, кроме горкома КПСС, был у наших городских клозетов пусть неофициальный, но суровый и могущественный покровитель – Министерство обороны СССР. С постепенным налаживанием дружеских отношений между Россией и западными странами рейтинг ростовских туалетов как объектов особого значения стал падать. Одновременно началась перестройка, и их передавали в аренду частным кооперативам.

А дальше, в начале 1990-х годов, как говорится, покатило-понесло, в городе произошёл грандиозный передел собственности, который не мог не коснуться и клозетной отрасли. В результате муниципалитет лишился 90% своих туалетов. Казалось бы, после того, как объекты перешли в частные руки, их работа должна была улучшиться. Но, увы, гладко было лишь на бумаге. Многие из них просто прогорели и остались должны ростовскому «Водоканалу» и другим коммунальным предприятиям намного больше, чем стоят сами.

Сейчас в городе действует лишь пять муниципальных туалетов: на углу Б. Садовой и пер. Газетного (это самый знаменитый городской клозет; несколько лет назад прямо в его стенах проходила выставка картин скандальных художников-авангардистов, и до сих пор подземное фойе украшают некоторые из оставшихся произведений ростовской богемы), на пр. Кировском, 57 (район Богатяновской тюрьмы), а также в парках Островского, Дружбы и Октября. Плюс – семь общественных туалетов Ростова находятся в федеральной собственности: например, два клозета Главного железнодорожного вокзала принадлежат МПС. А расположенные в старом жилом фонде дворовые туалеты – выгребные ямы находятся в собственности районных властей, их эксплуатируют МУФЗ.

       Клозеты, которые мы потеряли

Мы потеряли перешедший в собственность частной фирмы туалет, расположенный на Б. Садовой возле гостиницы «Интурист». Фактически он стал ничейным, подземное строение доверху забито мусором. А входу в соседний клозет – также на Б. Садовой, в районе медицинского университета – препятствуют вечно закрытые стальные двери. Расположенный на ул. Береговой частный туалет превращён в склад, минувшим летом здесь кипели ремонтные работы, возле строения появилась шашлычница. Похоже, этот объект нынешний владелец постепенно перепрофилирует в ресторан (?!).

Как говорится, вольному воля, но вся беда в том, что на вновь ставшей популярной у ростовчан городской набережной сейчас всего один регулярно работающий общественный туалет. Биотуалеты на набережной почему-то не приживаются. Летними вечерами в обосновавшихся здесь многочисленных сезонных кафе без санузлов льются пивные реки, пешеходные аллеи окутывает туман от дымящих мангалов. Переполнивший свои желудки народ отводит душу в проходящих вдоль Береговой зелёных насаждениях и окрестных подворотнях. Так, заброшенное здание кинотеатра «Прибой» загажено со всех сторон, в подземном переходе, соединяющем Ворошиловский проспект с выводящим ростовчан на городскую набережную Ворошиловским спуском, круглый год стоит острый запах аммиака. Покрыты дерьмом залы находящихся в аварийном состоянии Парамоновских складов – кстати, памятника архитектуры федерального значения.

Ещё одна из подвергающихся регулярным «нападениям» правонарушителей ростовских улиц общегородского значения – Пушкинская. Здесь также нет ни одного общественного туалета, и как следствие, задний фасад здания Северо-Кавказского научного центра высшей школы (Пушкинская, 140) имеет весьма неприглядный вид, не радует глаз и дворик Зональной научной библиотеки РГУ (Пушкинская, 148). После реконструкции Пушкинской, она превратилась в красивейший бульвар, отреставрированны фасады старинных домов, уложена красочная плитку. А туалетных новостроек здесь так и не видно.

     Что делать, если вам приспичило?

И всё-таки давайте не опускаться, ведь практически из любой ситуации можно найти выход. Ростовчанину, попавшему в столь щепетильную ситуацию, стоит поискать глазами здания малоимущих проектных институтов и учреждений культуры. В последние годы сидящие у входа уборщицы и вахтёрши стали «подрабатывать», за 2–3 рубля пуская желающих в санузлы. Кстати, театр имени Горького в последние годы открыл в торце своего здания специальный платный туалет отнюдь не для посетителей своих спектаклей. В окрестностях храма искусства работают многочисленные летние кафе, разумеется, без санузлов, поэтому спрос на это заведение весьма устойчив. В прошлом году, было дело, за два рубля можно было сходить даже в туалет налоговой инспекции Ленинского района (первый этаж здания по ул. Московской, 43/13). Со временем санузел нажил себе постоянных клиентов, но вскоре его закрыли для посторонних.

В АНГЛИИ

В час пополудни 25 мая 1814 года находившаяся во французских водах английская эскадра снялась с булонского рейда и легла курсом на Дувр. Свежий попутный ветер раздул паруса, и корабли в кильватере стремительно резали острым форштевнем упругую волну. Впереди - гордость британского флота новейший линейный корабль «Непреодолимый», его вел первый адмирал герцог Кларенский. На судне находились высокие гости: русский император Александр, его сестра - великая княгиня Екатерина Павловна и король Пруссии. На следующих за линейным кораблем фрегате, бриге и корвете размещалась свита, где был и Матвей Иванович Платов.

Он стоял на капитанском мостике и видел, как за кормой удалялась бухта, по склонам в беспорядке лепились дома города, в стороне, ближе к мысу, серым пятном выделялась береговая крепость с черными зевами орудийных амбразур. На высокой мачте полощился флаг.

И в бухте, и по выходу из нее покачивались на волнах суда, вдоль их бортов застыли шеренги матросов.

Два месяца назад, сломав последнее сопротивление наполеоновской армии, союзные войска подошли к Парижу... «Столица Франции припадает к вашим стопам»,- вручил ключи Александру мэр.

На французский престол вступил король Людовик XVIII из ненавистной народам династии Бурбонов. Наполеона ждала ссылка на остров Эльбу в Средиземном море.

Тогда-то и последовало приглашение от принца-регента Англии российскому императору посетить островную державу. В 1811 году король Георг III впал в безнадежное помешательство и ослеп, управление перешло в руки его старшего сына.

Приглашение было со стороны английского правительства жестом признательности тем, кто кровью и жизнью своей спас их страну от господства грозного владыки. Вручая приглашение, английский посол передал, что в числе гостей весьма желательно видеть предводителя казачьего войска атамана Платова.

О казаках в Англии ходили легенды, считали их решающей силой в разгроме наполеоновской армии. Это делалось не без скрытого умысла: русская армия как бы шла не в счет. Предлагали наподобие казацких отрядов создать британские береговые подразделения.

Особую известность казаки и их атаман приобрели после блестящих побед в заграничном походе, в последних битвах при Альтенбурге, Веймаре, Лейпциге, Франкфурте. И тогда же в Англию был направлен казак станицы Нагавской Александр Землянухин. Из Гамбурга в Лондон отплывали купцы, чтобы договориться со своими коллегами о торговле. С ними Матвей Иванович и послал с депешей к русскому посланнику князю Ливену казака-нарочного.

Когда в Лондоне появился самый что ни на есть настоящий казак с берегов Дона, да еще тот, что служил под началом самого Платова, восторженности жителей не было границ. Едва появлялась закрытая карета с торчащей над крышей пикой, как экипаж окружала толпа, и дальше путь продолжался с большим трудом. Каждый хотел взглянуть на живого казака.

Вот как описала его внешность в одном из номеров газета «Морнинг Кроникл».

«Рост казака около шести футов; он сильного и коренастого телосложения, и хотя у него суровая воинственная наружность, но лицо довольно выразительнее и доброе... Борода у казака длинная, кудрявая и седая; волосы на голове менее седы, зачесаны назад, на шее около шести дюймов длины; а на лбу острижены коротко и ровно. Одежда его состоит из синего кафтана и шаровар, сшитых из толстого сукна и широких сапогов с круглыми носами. Руки казака необыкновенной ширины и с короткими пальцами, но он с большим искусством владеет оружием, состоящим из пистолета, ружья, сабли и длинной пики, и, по-видимому, вовсе не чувствует их тяжести».

Через несколько дней Землянухин посетил английский парламент.

- Перед вами, высокочтимые господа, донской казак,-обратился к членам парламента спикер палаты.- Это один из тех российских воинов, кои вселяли в Наполеона страх и ужас. Такие, как он, повергли и уничтожили доселе считавшуюся непобедимой французскую армию. Посмотрите на этого убеленного сединами воина.- Председатель картинно вскинул руку в сторону стоявшего на возвышении у трибуны Землянухина.- Этот человек пренебрег своими немалыми годами, оставил домашний очаг и полетел на поле брани, заслышав зов ратной трубы.

Все его помыслы сводились к единственной цели: защитить родную землю от врага,

- Как называется это оружие?- послышались вопросы. Любопытствующие показывали на пику.

- Сколько французов он поразил этим оружием? Ему перевели. Казак ответил:

- Изничтожил сей пикой трех офицеров и мелочи несколько четвериков.

- Что такое мелочь? И что такое четверик?

На помощь пришел сопровождающий Землянухина офицер. Он пояснил, что казак в сражениях поверг тридцать девять неприятельских душ.

Рассказал казак парламентариям, как воевал еще под началом самого Суворова, ходил с ним через Альпы. А когда позвали защищать Россию от наполеоновского нашествия, он с двумя сыновьями записался в донское ополчение. Воевал под началом Платова.

В тот же день в окрестности города выстроили всадников, коим Землянухин должен был преподать уроки казачьей тактики и владения пикой. Никогда еще он не выступал в роли учителя, да еще пред иностранным строем. Триста всадников - это почти казачий полк! Но он не сник, в страх не впал. Подъехал к строю, откашлялся в кулак, подражая батьке-атаману, вобрал поболее воздуха.

- Переводи-ка на свой аглицкий,- сказал переводчику.- Мудреным наукам, по которым воюют генералы, я не учен. В сражении держусь обычаев дедов наших да отцов. А их главным правилом было: врагов-супостатов бить нещадно, изнурять их не токмо днем, но и ночью, нападать спереди, и с тылу, и с боков. Но прежде надобно о враге все узнать: сколько его, да где расположен, где силен, а где послабже. Выведав - смело нападай, не оглядывайся!

Землянухина предупредили, что поблизости в укрытии затаился «неприятель», которого нужно найти и «изничтожить», действуя при этот так, как делают в бою казаки.

- Ну что ж, это мы зараз. Попервах, стало быть, нужно выслать дозоры, чтоб знать о супостате необходимое.

В сторону затаившегося «неприятеля» поскакали дозорные. Вскоре они вернулись.

- Обнаружен!

- А ежели обнаружен, терять время не будем,- отвечал Землянухин и спокойно скомандовал:- На конь!

За отрядом поскакала свита. Все видели, как отряд врезался в гущу «неприятеля», как пятидесятитрехлетний казак, волчком кружась на лошади, ловко орудовал пикой, сбрасывал с седла одного за другим противников.

- Ведь вы действовали совсем не так, как объясняли,- упрекнул его после «сражения» один дотошный из свиты.- У дозорного вы спросили только о месте нахождения отряда, не поинтересовались его численностью.

- Объясню,- не растерялся Землянухин.- Чтоб не терять на разговоры время, мы сразу нападаем и истребляем супостата, а уж опосля по убиенным да поверженным узнаем, сколько их было.

По возвращении Землянухина принял Платов. Усадил, стал обо всем расспрашивать. Интересовался каждым пустяком, что да как. В конце беседы спросил:

- Дошли слухи, будто под конец стал ты там бражничать.- В голосе атамана послышалась строгость.- Так ли, Александр Иванович?

- Было дело, ваше сиятельство. От тоски это. А еще из самолюбия...

- Что-о?

- Они там все пытались узнать, крепок ли я нутром. Кубки да черепушки с вином подносили: пей да пей! А я не смел отказывать, чтоб, значится, доказать стойкость казачью. Англицкие питухи скопытились и под столом оказались, а я - на ногах. Все удивлялись очень...

Гудел в тугих парусах ветер, посвистывал в натянутых струнами вантах. У борта шлепала крутая волна, и далеко, к едва заметному берегу уходил белоснежный след.

По вечеру эскадра вошла в бухту Дувра. На подходе прогремел салют.

- Платофф!

- Граф!

- Гетман!

Толпа бросилась к сходням брига, ворвалась на палубу. Увидев блестящего генерала из свиты, приняли его за Платова, подхватили на руки, понесли к сходням.

- Ура Платову! Виват!

- Я не Платов!- отбивался тот.- Пустите меня!

- А где же Платов?

- Он там... На бриге...

- Так ты не Платов,- люди бросились назад.

- Спасите меня,- барахтался в воде генерал.

Внешность Платова, его воинственный вид, тонко позванивающие ордена и медали во всю грудь произвели сильное впечатление. Изумление вызвало бриллиантовое перо на папахе, еще больше - усыпанная каменьями сабля - награда Екатерины за Персидский поход.

Задолго до приезда портреты, выполненные английскими художниками, выставляли на всеобщее обозрение. О нем и лихих донцах слагали рассказы, пели песни. И вот они тут, в Англии, перед глазами многотысячной толпы.

Гостей ожидали два дня, и все это время на дороге из Дувра в Лондон люди дежурили, чтобы не прозевать эскорта. Предприимчивые дельцы ставили у дороги кабриолеты и в них за немалую цену продавали места. - Виват! Виват!- неслось нескончаемо.

Прибывших разместили в лучших лондонских дворцах и гостиницах. Несмотря на охрану, к ним ухитрялись проникать высокочтимые и привилегированные лица, приглашали к себе в дом, на балы, банкеты.

В честь гостей в театрах шли представления, и владельцы наперебой упрашивали непременно присутствовать на постановках. Когда Платов появлялся, весь зал стоя приветствовал его криками восторга и аплодисментами. Были дни, когда он за вечер бывал на двух, а то и на трех представлениях. «Легче на поле боя, чем быть в плену восторженных поклонников и особливо поклонниц»,- шутя говорил Матвей Иванович.

В Троицын день, а было это 29 мая, гостей пригласили на традиционные скачки в небольшой городок Аскот, известный своим ипподромом. В этот день съезжались любители скачек изо всей Англии.

Ровно в 12 часов появился принц-регент с высокими гостями: Александром, его сестрой, королем Пруссии. Загремела музыка оркестров, застыли гвардейцы в необыкновенной своей форме: шорты до колен, гетры, надвинутые на брови меховые шапки.

Все внимание многотысячной толпы устремлено на ложу с высокими особами.

Но, странное дело! Там нет тех, кого люди надеялись здесь видеть. Нет Платова и нет прусского генерала Блюхера, прославившегося в последних боях.

- Платова! Блюхера!- скандировала толпа.- Платова!

Первым прикатил в коляске Блюхер. Его доставили в ложу на руках. Потом прибыл и Платов.

Очевидец тех событий русский художник Павел Свиньин так описал появление казачьего атамана: «Платова, который ехал верхом, так стеснили, что не мог он ни шагу подвинуться ни в одну сторону. Всякий хватал его за руку и почитал себя счастливым человеком, когда удавалось пожать ее. Часто пять человек держались за него, каждый за палец и передавали оный по очереди знакомым и приятелям своим. Весьма хорошо одетые женщины отрезали по волоску из хвоста графской лошади и завертывали тщательно сию драгоценность в бумажку. Одним словом, несмотря на пышность и достоинство скачки, для коей нарочно приготовлены были в сей раз лучшие скакуны, несмотря на страсть англичан к сей национальной забаве - никто не обращал внимания на нее... уста всех повторяли: «Платов!»

Матвей Иванович не успел дойти к своему месту, как послышалась песня. Ее начали стоящие поблизости люди, но с каждой минутой к ней прибавлялись все новые и новые голоса, и она уже звучала гимном.

Ура! Горят, пылают села,

Седлай коня, казак! Ура!

Мечи отмщенья стрелы,

Где скрылся лютый враг.

Матвей Иванович стоял, не понимая слов английской песни, но догадывался, что поют о нем и его донцах, о подвигах, о которых так много здесь писали.

Багрово зарево являет,

Грабитель алчный где бежит,

Пожар кровавый освещает,

Где вслед за ним казак летит.

Устроители скачек оценивающе поглядывали на рослого жеребца с мощными ногами, широкой грудью. Один из них обратился с предложением выставить жеребца в забег.

- Так ведь он же не подготовлен!- запротестовал было хозяин, но сговорчиво махнул рукой.- Ладно уж! Только посажу казака. Вашего жокея мой Леонид не примет.

В заезде участвовали десять скакунов, одиннадцатым был дончак, взращенный на атаманском заводе.

Узнав об этом, публика заволновалась, в тотализаторе возникла неразбериха: новый конь спутал карты завзятых болельщиков и дельцов. Изумился и принц-регент, когда узнал, что конь - спутник атамана в его походах и сражениях. Боевой конь - и в скачках? Такого еще не бывало.

Дончак не подвел: разделил второе и третье место.

- Он не уступает лучшим нашим скакунам! Я прикажу нарисовать его,- сказал принц-регент.- И картину повешу в своем дворце.

- Зачем же рисовать? В знак уважения я дарю вам этого коня,- расщедрился Матвей Иванович.

- А мы вам вручим чистокровного жеребца, победителя скачки!- пообещал хозяин ипподрома, заработав таким образом одобрение принца-регента.

К Матвею Ивановичу протиснулся высокий белокурый, слегка прихрамывающий мужчина. Глаза светлые, чистые, обворожительная улыбка.

- Сэр! Позвольте выразить вам свое восхищение. Я преклоняюсь пред вами и предводительствуемыми вами войсками. Я писал о многих героях, вы из тех, пред кем я в долгу.

- Кто вы?

- Я - поэт. Вальтер Скотт мое имя.

- О-о!- Матвей Иванович почтительно отступил, не отпуская его руки.- Ваше имя, сэр, в России известно. Позвольте и мне высказать вам почтение.- Он снял с головы папаху и отвесил поклон.

А на следующий день свита на яхтах поплыла по Темзе в Оксфорд, знаменитый своим университетом. Старейшее в мире учебное заведение незадолго перед тем отметило свое семисотлетие. Особую известность имела его библиотека, которую двести лет назад собрал ученый Бодлей. Она была гордостью Англии.

Гостей ознакомили не только с библиотекой, но и с типографией, где на станках печатались университетские книги, с картинным залом, где находилось собрание редких полотен известнейших художников.

Потом были выступления, и хор опять исполнил английскую песню о казаках. Но совсем не ту, что пели на ипподроме. Хотя эта тоже была о казачьей доблести и один из куплетов был таким:

Бежит, позором покровенный,

А вслед за ним летит казак,

Пылая яростью, отмщает

Горящую Москву!

Грозу и ужас низвергает

На вражью главу!

А поутру в театральном зале университета состоялось торжественное собрание. Гости в черных мантиях восседали на виду у всех ученых, облаченных в такое же одеяние. На возвышение вышел канцлер университета лорд Грен-виль. На груди поверх мантии массивная золотая цепь, на ней драгоценный солитер.

Матвей Иванович ясно услышал свою фамилию в долгой речи ученого, который перечислял сражения, где отличились его, Платова, войска. Когда канцлер кончил, все встали, на генерала надели черную мантию: отныне он стал почетным доктором наук Оксфорда.

И еще произошло немаловажное для Платова событие. Случилось это в доме русского посланника и давнего знакомого Матвея Ивановича князя Ливена. Словоохотливая хозяйка Дарья Христофоровна, выражая сочувствие, сказала, что после смерти жены Матвею Ивановичу одному будет нелегко.

- Как одному? А дочери? Сыновья?- возразил он.

- У них свои семьи, а стало быть, и свои заботы. А ведь каждая душа просит друга, которому бы можно поведать заветное. Да и не обо всем можно высказать дочери или сыну.

- Уж не собираетесь ли вы меня, старика, оженить? - насторожился Матвей Иванович.

- Какой же вы старик!- всплеснула руками хозяйка.- Не всякий молодой сравниться с вами. Вам ваших лет никак не дашь! А у меня на примете объявилась знакомая девушка. Увидела вас и воспылала душой.

- Девушка? Да воспылала? Ну уж нет! Не я ей нужен, Дарья Христофоровна, а мое положение да богатство. А моя-то песня спета.

- Нет-нет! Вы не так меня поняли. Она действительно девица, но лет ей немало, под пятьдесят. И ни в чем она не нуждается. За ней богатое наследство. Скажу, что она будет достойной вам подругой.

- Да готова ли она ехать на Дон?

- С вами хоть на край света. Я уж об этом с ней говорила.

- И веры она не нашей. Можно ли?- сопротивлялся Матвей Иванович.

- Был бы достойный человек, а вера с верой уживутся,- поддержал жену князь Христофор Андреевич.- А избранница для вас, видит бог, достойна.

В следующий приход к Ливенам Матвей Иванович встретил немолодую женщину, которая при его появлении засмущалась, сказала что-то непонятное.

- Это наш друг дома, мисс Элизабет, мы называем ее по-русски Елизавета Петровна. Отец ее был сэр Питер.

Начался пустячный салонный разговор, в котором Дарья Христофоровна была переводчицей. Понравилась ли ему Англия?- спросила гостья. И он ответил, что очень: кругом чистота, порядок, и народ живет попри-вольней.

- А разве у вас хуже?- женщина явно проявляла к нему интерес.

Он уклончиво ответил, что живут по-всякому, а вот погода здесь несносная: дожди да туман ему не по душе, с трудом их переносит.

- А у вас в России лучше? Нет дождей и туманов?

- На Дону у нас раздолье. Кругом степь, воздух настоен на чебреце да полыни.

- Вот вы и пригласите к себе Елизавету Петровну. Пусть погостит,- прежде чем перевести слова, подала мысль Дарья Христофоровна.

- Почему бы не пригласить? Гостям мы завсегда рады.

- О-о, благодарю, благодарю!- восторженно ответила гостья.

Следуя строгим правилам, она в доме не задержалась, раскланявшись, удалилась.

- Ну и как вы ее находите?- проявила любопытство хозяйка.- Правда, добрая женщина?..

- Приятная,- ответил он.

Вечером Матвей Иванович долго думал о новой знакомой. Пытался представить, как он появится с ней на Дону и как ее встретят дочери да невестки. Зятьев и сыновей он в счет не брал: они мужчины, поймут его.

Через неделю, когда визит завершался и все готовились к отъезду, он заболел.

Ливен успокоил: Матвей Иванович уедет позже, а до выздоровления с ним остается Виллие.

В тот же день побывала и Дарья Христофоровна с Элизабет. Посидев немного, умчалась, оставив у постели больного приятельницу.

Достав из сумочки клубок шерсти и спицы, Елизавета Петровна принялась вязать. Руки ее легко и быстро ходили, и почему-то Матвею Ивановичу казалось, что они схожи с руками покойной Марфы Дмитриевны.

- Вам, наверное, тяжело у больного сидеть?

Он сказал по-русски, однако она поняла, улыбнулась, положила руку на лоб.

- Ничего, все будет хорошо,- ответила по-английски, и Матвей Иванович тоже ее понял.

И вот он выздоровел.

По нешироким сходням он поднялся вместе с Елизаветой Петровной на судно. Моложавый русский капитан лихо вскинул руку, во весь голос отрапортовал. В строю стоят загорелые, широкогрудые, подобранные один к одному матросы, свои, русские. И на мачте бьется русский флаг.

- Разрешите сняться с якоря?- спрашивал капитан.

- Конечно, братец. И чем скорей, тем лучше. Загромыхала цепь, засуетились матросы, вознеслись по веревочным лестницам на мачты и проворно забегали по реям. Тяжелые паруса ожили, фрегат дрогнул, и за бортом зажурчало.

С берега донеслись залпы салюта, в ответ на корабле рявкнули орудия.

- Посмотрите-ка, Матвей Иванович!.. Да не туда.- Рядом стоял доктор Виллие, указывал на большой корабль, вдоль борта которого и на реях замерли английские моряки в черно-белой форме.

- Что это? Опять почести... Надоело, право.

- Да ведь это же тот самый корабль. Команда честь вам отдает. Видите, на борту написано: «Граф Платов»?

Две недели назад его повезли на верфь, сказали, что будут спускать со стапелей на воду новый корабль, а он будет при сем в качестве почетного гостя.

На верфи толпился народ, опять были рукоплескания, приветствия. Его попросили, чтобы выбил молотком клин из-под доски, а когда Матвей Иванович это сделал, судно под ликующие крики заскользило по направляющим брусьям и тяжело осело в воду. И тогда он прочитал выведенное на борту: «Граф Платов».

Теперь они плыли мимо корабля с его именем.

Из-за корабельной надстройки вышел казак. Непривычный к качке, он хватался за все руками.

- Может, шинельку сызволите накинуть?

- Не надо. Проводи-ка госпожу в каюту.

На носу было ветрено и зябко. Невысокий, толстенький доктор передернул плечами:

- Бр-р, холодно...

- А что, Яков Васильевич, не принять ли согревательного?

- Не откажусь.

Матрос с щегольскими усиками услужливо подал им на подносе две стопки.

- За счастливое возвращение,- сказал Матвей Иванович.

- За ваши успехи, дорогой мой граф,- пожелал доктор.

После убытия Матвея Ивановича из Англии, 8 июля в Лондоне состоялось общее заседание муниципалитета. На нем решили: «В ознаменование живейших чувствований, коими сей муниципалитет одушевлен, и глубокими признаниями его блистательного дарования, высокости духа и непоколебимого мужества, оказанными в продолжении долговременной войны, предпринятой для утверждения мира, тишины и благоденствия Европы, поднести атаману графу Платову саблю».

Над почетным даром работали лучшие английские мастера. На одной стороне эфеса они изобразили на эмали герб Великобританского и Ирландского королевств, на другой - Платовский вензель. Верх эфеса украсили алмазами, на ножнах отобразили отдельные сражения, в которых он принимал участие. На самом же лезвии вывели текст постановления муниципалитета.

Саблю вручил Платову находящийся во Франции английский фельдмаршал Веллингтон. На следующий день Матвей Иванович послал ему ответ:

«Приемля сей отличный и весьма лестный для меня знак с чувством истинной признательности, я не могу, однако же, отнести прямо к себе всю приписываемую мне оным славу. Но видя из сего искренность и доброжелательство, коими великая и знаменитая достоинствами своими нация почтила меня свыше заслуг моих во время бытности моей в Лондоне, чту себя счастливейшим, что судьба дозволила мне участвовать в столь блистательнейшей для всей Европы эпохе, протекшей в последние три года...»

Ныне сабля эта находится в Новочеркасске, в Музее истории донского казачества.

В боях и походах

Командующий фронтом склонился над разостланной на столе картой, отыскивая кирку Муола.

- Вот! - показал он командиру танковой бригады Лелюшенко. - Крепкий орешек. Но его надо разгрызть, и побыстрей.

Прощаясь с Лелюшенко, генерал увидел, что тот улыбается, "Что это его так обрадовало?" - нахмурился он.

Лелюшенко почувствовал неуместность своей улыбки, и лицо его тотчас приняло обычное, суровое, выражение. Но, выйдя на мороз под звездное небо, он снова улыбнулся.

"Интересная встреча! - думал Лелюшенко, шагая по тропинке, протоптанной среди снежных сугробов. - Когда я его в последний раз видел? В бою против Врангеля в Северной Таврии, под Ново-Алексеевкой..."

Генерал и не подозревал, что коренастый полковник девятнадцать лет назад был красноармейцем 4-й кавалерийской дивизии, которой он командовал в Первой Конной...

Но предаваться воспоминаниям было некогда. Лелюшенко торопился в бригаду. Суровой зимой 1939 года она вместе с другими соединениями в ожесточенных боях прорывала белофинскую "линию Маннергейма".

Вызвав начальника штаба бригады, Лелюшенко сообщил о боевой задаче. Она была нелегка. Впрочем, легких задач на войне не бывает. Предстояло взять кирку Муола. К этой церквушке уже не раз безуспешно пытались подступиться наши подразделения.

Едва забрезжил скупой северный рассвет, Лелюшенко, надев комбинезон и натянув поверх него белый маскхалат, сам отправился в разведку. Тщетно отговаривал его начальник штаба. Комбриг не согласился, ему нужно было видеть поле боя.

...Лежа в снегу, Лелюшенко пытливо рассматривал местность впереди. В окулярах бинокля поблескивал разбитый снарядами лед озера. Правее - высотка с двумя огромными соснами. Между озером и высоткой - узкая лощина, сплошь загороженная надолбами и колючей проволокой. Там, наверное, приготовлено немало коварных сюрпризов: невидимых мин и ям...

На берегу озера громоздились развалины кирки. Советские артиллеристы и авиация разрушили ее, но это ничего не изменило: противник находился под землей, в железобетонной крепости. Едва пехотинцы под прикрытием танков поднимались в атаку, финны фланкирующим огнем отсекали их от машин.

Лелюшенко зубами стянул перчатку, подул на замерзшие пальцы, размял их. Завернув край маскхалата, вытащил из кармана носовой платок, протер запотевшие окуляры бинокля и снова навел его на лощину.

"И все-таки прорваться к кирке можно только здесь", - подумал комбриг. У него уже начинал складываться план атаки.

Ночью саперы проделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях. По решению комбрига на танки двух лучших подразделений бригады надели экраны - это была дополнительная броня, снятая с подбитых машин. Опыт показал, что танки с экранами неуязвимы для пушек врага.

На рассвете на танки забрались пехотинцы и укрылись за стальными башнями. В последнюю минуту в командирский танк сел Лелюшенко, и машины на предельной скорости помчались по лощинке. Пока белофинны пристреливались по ним, танки оказались у подземной крепости и принялись бить из пушек и огнеметов в упор по амбразурам. Пехотинцы и саперы, соскочив с машин, бросились к дотам. В их тяжелые двери полетели связки гранат. Через несколько минут в подземельях завязался рукопашный бой.

На исходе дня Лелюшенко по полевому телефону связался с командующим.

- Орешек разгрызли! - доложил он.

Когда на Красной площади появилась эта необычная колонна, оркестры умолкли. Тысячи глаз были обращены в сторону двухсот советских воинов, несших склоненные вражеские знамена, захваченные в боях. Генерал Лелюшенко взволнованно следил за тем, как под отрывистую дробь барабанов воины, поравнявшись с Мавзолеем, останавливались, делали поворот направо и бросали знамена у подножия Мавзолея. Издыхающими змеями извивались на полотнищах линии фашистской свастики.

Многое вспомнилось в эти минуты генералу.

... Вероломное нападение гитлеровской Германии застало его на дальних подступах к Ленинграду. Незадолго до этого Дмитрий Данилович принял командование механизированным корпусом, который еще формировался. В подразделениях не хватало техники и вооружения. Но это трудное обстоятельство не смутило Лелюшенко. Экипажам, для которых недоставало боевых машин, он придал противотанковые орудия, смешивая их с колоннами танков. Возникшие условия подсказали ему верное решение. Он создал подвижные отряды и наносил удары с фронта пехотой, а по тылу и флангам врага - своими танками. Здесь потерпел крупное поражение гитлеровский генерал Манштейн, как это он сам признал после войны в своих воспоминаниях "Утерянные победы".

... А потом пришлось отходить. С болью, понятной только человеку, знающему крестьянский труд, видел Лелюшенко истоптанные нивы, черные пепелища от скирд. На проселочных дорогах он встречал бесконечные вереницы людей, уходивших на восток. И плотней сжимались губы генерала, а на лбу глубже врезалась поперечная морщина.

Наступил октябрь 1941 года. К Москве рвались отборные соединения гитлеровцев. Они подходили к Орлу, угрожали Туле. В эту пору Лелюшенко был назначен командиром первого гвардейского особого корпуса, который формировался в ходе боя.

Надо было остановить три вражеских танковых соединения. Поэтому приходилось вести подвижную оборону на выгодных рубежах, задерживая противника и давая возможность главным силам корпуса сосредоточиться на реке Зуше, чтобы не пропустить врага на Тулу.

Стараниями народного ополчения создавалась серьезная оборона. Воины гвардейского корпуса сражались с фанатической отвагой. Лелюшенко бросал своих танкистов в неожиданные для врага контратаки, нанося удары по его флангам и тылу. Это сильно задерживало гитлеровцев, надеявшихся захватить Тулу с ходу. Их остановили на реке Зуше. Фашистский генерал Гудериан в своей книге "Записки солдата" вынужден был подтвердить, что под Тулой понес большие потери.

Гитлер слал на западное направление все новые и новые дивизии. К половине октября немцам удалось захватить Вязьму. Они наступали на Москву по Можайскому шоссе. Лелюшенко перевели на этот участок фронта и поручили командовать пятой армией.

На поле исторической битвы у Бородино началось кровопролитное сражение.

В современной войне место командующего там, откуда он лучше всего может управлять своими войсками. Но бывают моменты, когда долг командарма - взять в руки автомат. Во время одной из атак гитлеровцы прорвались к штабу армии. Переменить в тех условиях КП было бессмысленно. Лелюшенко быстро сколотил из штабников и комендантской роты отряд, повел его в контратаку. Это была неравная схватка. Многие здесь пали смертью храбрых. Но смелость победила. Лелюшенко был ранен в руку, и кровь его пролилась на землю, озаренную славой кутузовских полков. Он продолжал руководить боем, пока от нестерпимой боли не потерял сознания.

Выздоровление затянулось на целый месяц. Трудно было улежать на госпитальной койке такому человеку, как Лелюшенко. С фронта приходили тревожные вести. Немцы, которых к концу октября остановили, через двадцать дней снова перешли в наступление на Москву.

В один из дождливых ноябрьских дней, еще не оправившись после ранения, опираясь на костыль, генерал Лелюшенко по приказу ставки приехал в штаб тридцатой армии. Надо было во что бы то ни стало задержать третью танковую группу гитлеровцев, направлявшуюся в обход Москвы с севера.

Есть люди, которых сознание возложенной на них огромной ответственности давит, угнетает. Дмитрий Данилович Лелюшенко не из таких. Ненависть к врагу уживалась в его душе с уверенностью в силе советского народа. Он приехал сюда с приказом Верховного командования - любой ценой удержать плацдарм юго-восточнее Иваньковского водохранилища. И это сейчас стало задачей, ради которой он дышал, мыслил, существовал. Ему было присуще жесткое умение внушать свою волю подчиненным. Через командиров и политработников всех степеней, через коммунистов и комсомольцев смысл боевой задачи доводился до каждого бойца.

Ежедневно, ежечасно отбиваясь от наседавшего врага, тридцатая армия готовилась к контрнаступлению. Так прошел неимоверно тяжелый ноябрь. На фронт подтягивались свежие подкрепления. И наконец командарм получил долгожданный приказ - 6 декабря прорвать растянутый фронт гитлеровцев между Волжским водохранилищем и Дмитровом и наступать в общем направлении на город Клин.

В самый канун наступления в армию Лелюшенко прибыло новое пополнение. Молодым бойцам раздали полученные прямо с оружейного склада винтовки. Генерала больше всего тревожило, сумеют ли необстрелянные воины хорошо подготовить свое оружие к утру. Обстоятельства в эти критические для Родины дни складывались так, что на подготовку почти не было времени. К тому же наступать против вражеских танков предстояло главным образом пехоте.

Поздним вечером, изредка освещая себе путь карманными фонариками, генерал Лелюшенко и член Военного Совета армии Н. В. Абрамов шли по пустынной улице наполовину сожженного села. С ними рядом молчаливо шагал адъютант Ивлев. По выражению лица командарма он знал, что в такие минуты разговаривать с ним нельзя. Адъютант был прав. Лелюшенко угрюмо думал о том, что гитлеровцы по-прежнему имеют большое преимущество в танках и вряд ли удастся прорвать их оборону днем, одними силами пехоты. Вот если бы начать наступление ночью! Но бойцы к ночным действиям не подготовлены.

Лелюшенко и Абрамов зашли в первую попавшуюся избу. На земляном полу, покрытом соломой, сидело человек десять бойцов. Трепетно горел каганец. Генерал увидел, как молодые солдаты старательно протирают затворы, снимая с них густую складскую смазку. Лелюшенко разговорился с солдатами. Оказалось, что новое пополнение сплошь состоит из сибиряков и уральцев. Многие из них были потомственные охотники, с детских лет пристрастившиеся к оружию. И тут у Лелюшенко созрело решение: "Да, начнем ночью, внезапно для врага. Ведь охотники хорошо ориентируются в темноте".

В беседе с бойцами он нашел горячую поддержку этого замысла. К себе в штаб генерал возвратился повеселевший.

И наконец наступил долгожданный момент, открывший путь вперед. В предрассветных сумерках советская артиллерия обрушила на гитлеровцев лавину огня. Вслед за огненным валом ринулись к вражеским линиям бойцы, доканчивая штыком и автоматной очередью то, что начали артиллеристы.

Для остро задуманной операции в лице Лелюшенко был найден отличный исполнитель. За четверо суток беспрерывных боев части армии взяли Клин и Рогачев, перерезали Ленинградское шоссе. Было уничтожено более двадцати тысяч вражеских солдат и офицеров, захвачено двести танков и столько же орудий, шесть тысяч автомашин.

В эти дни в Москве находился прилетевший из Лондона министр иностранных дел Англии Антони Идеи. Ему не верилось, что Советская Армия не только остановила немцев под Москвой, но и разгромила их. Идену захотелось лично убедиться в этом.

Выполняя просьбу Идена, его повезли в штаб тридцатой армии, который в ту пору располагался западнее Клина, в скромном здании сельской школы. Оттуда, сопровождаемый генералом Лелюшенко, английский министр вместе со своими спутниками отправился на поле боя. Окрестности Клина были усеяны запорошенными снегом трупами немцев, разбитой вражеской техникой. То и дело попадались обгорелые танки с паучьей свастикой на боках, опрокинутые орудия, сплющенные и обожженные автомашины, скрюченные тела мертвецов... Иден молчаливо шел рядом с генералом Лелюшенко, недоверчиво глядел на поле боя. Английский министр наклонился над одним из трупов, рукой в меховой перчатке отряхнул с его лица и шинели густой слой снега. Открылась физиономия убитого, на шинели были отчетливо видны знаки различия немецкого ефрейтора.

Иден выпрямился и молчаливо повернул назад. Быть может, в эту минуту он подумал о Дюнкерке?..

Лелюшенко переглянулся с шагавшим рядом с ним офицером из своего штаба. Оба чуть заметно улыбнулись.

Командарм еще до войны изучил английский язык. И он спросил, у английского министра:

- Вам нравится это?

- Нравится, - нехотя ответил Иден.

.. В октябре 1942 года пути войны привели Дмитрия Даниловича в приволжские степи. Позади остались тягчайшие месяцы летнего отступления. Под Сталинградом уже намечался финал титанической битвы. Лелюшенко был поставлен во главе первой гвардейской армии, которая вместе с другими нашими соединениями замыкала кольцо окружения вокруг войск Паулюса. Членом Военного Совета первой гвардейской был боевой друг командарма И. С. Колесниченко.

В одном из боев Лелюшенко получил второе за эту войну пулевое ранение. Но командарм не захотел ложиться на госпитальную койку. Раненый, он продолжал руководить боевыми действиями. Вид у него был усталый, широкое скуластое лицо побледнело, но, превозмогая боль, он то склонялся над штабной картой, то на закамуфлированном вездеходе пробирался среди снежных сугробов в расположение своих частей, входил в блиндажи и землянки, шагал по траншеям у огненных полей переднего края...

Однажды среди ночи его вызвали в штаб фронта. Лелюшенко приехал туда под утро.

- Как здоровье, Дмитрий Данилович? - спросил командующий фронтом генерал Ватутин, осторожно пожимая руку генерала.

Лелюшенко насторожился. Лицо его напряглось.

- Рана зажила, все в порядке!

Командующий фронтом улыбнулся: он ожидал именно такого ответа.

Отодвинув шторку, которой была прикрыта на стене карта фронта, он указкой провел невидимую линию:

- Немцы создают крупную группировку в районе Тормосина, чтобы вызволить войска Паулюса. Вы назначаетесь командующим третьей гвардейской армией, которой поручается сдержать и разгромить эту группировку.

Глаза Лелюшенко взволнованно заблестели.

- Благодарю за доверие.

Он был глубоко обрадован новым боевым заданием. И хотя выполнить такую сложную операцию было очень трудно, Лелюшенко чувствовал в себе и силы и опыт, необходимые для этого.

Сторонник дерзких решений, он бросил свои механизированные войска на юг - в направлении на Тацинскую, Морозовскую, Чернышевскую. Враг не успел закрыться и получил стремительный таранящий удар в самое чувствительное место. В Тацинской было захвачено на аэродроме триста самолетов и более пятисот авиамоторов. Танкисты прервали железнодорожную и воздушную коммуникации врага. Выполнял эту операцию танковый корпус под командованием В. М. Баданова.

Холодной осенней ночью, сидя в казачьем курене придонского хутора, Лелюшенко долго водил карандашом по карте, отмечая продвижение своих "орлов" - танкистов.

- Вошли в оперативное нутро противника, - сказал он офицерам штаба.

Утром командарм проезжал через станицы родного Дона. От вида их было больно сердцу. Всюду взор натыкался на пепелища сожженных домов, взорванные мельницы, разрушенные школы. Южнее от этих мест находился Ново-Кузнецовский хутор, где Лелюшенко когда-то батрачил у помещика, а потом, в восемнадцатом году, вместе с двумя братьями ушел оттуда в конницу Буденного.

О многом напомнила ему встреча с родным краем. Но времени задержаться, осмотреться не было. Битва властно звала его вперед.

... Одно за другим падали к подножию Мавзолея знамена разбитых гитлеровских дивизий. Отрывисто стучали барабаны, рассыпая в торжественной тишине Красной площади сухую дробь. А генерал Лелюшенко видел перед собой жаркую боевую страду, шахты и заводы Донбасса, освобожденные его гвардейцами. Сколько благодарственных писем получал он позже из Луганска, Лисичанска, Славянска, Краматорска, Дружковки, Константиновки! Там помнят гвардейцев его армии...

Оторвавшись от воспоминаний, Лелюшенко повернул лицо к зубчатым стенам Кремля, перевел взгляд на Красную площадь. Много раз в трудные минуты ободряла его мысль о Москве, о Родине. Она была источником тех сил, которые невидимым током вливались в его сердце. Так было и в те дни, когда армия Лелюшенко очутилась перед Днепром. На противоположном берегу был Никополь. И гвардейцы совершили беспримерный прыжок через великую украинскую реку. Никополь остался позади частей, развивавших стремительное наступление дальше, на запад.

Дарование Лелюшенко-военачальника ярко проявилось и в мощных операциях танковых войск в 1944 году, когда они рассекли Львовскую группировку немцев и, форсировав Вислу, захватили плацдарм у Сандомира.

В ту пору Лелюшенко командовал четвертой танковой армией. Его имя уже занимало место в ряду имен прославленных советских полководцев.

К зиме 1945 года были почти полностью восстановлены границы нашей Родины. Гитлеровские полчища были изгнаны с большей части территории Польши, Чехословакии, Венгрии и Северной Норвегии. Над гитлеровской Германией нависла тень разгрома.

Начиналось знаменитое наступление наших войск с Сандомирского плацдарма.

Между Вислой и Одером развернулось грандиозное по своим масштабам сражение. Вместе с другими соединениями в нем участвовала танковая армия Лелюшенко.

На фронтовых дорогах, у польской реки Варты, Дмитрия Даниловича догнало письмо с родины. С волнением читал он слова привета, написанные земляками. Они сообщали ему, что собрали более миллиона рублей на постройку танковой колонны "Мечетинский земляк", которую просили передать войскам Лелюшенко.

Ночью в хате польского крестьянина, где на несколько часов разместился командный пункт армии, Лелюшенко писал ответ:

"Дорогие земляки! Трудно передать, как обрадовало меня ваше письмо, в котором вы сообщаете о своей жизни и работе, о том, что успешно залечиваете раны войны. Давайте стране еще больше хлеба, молока, мяса. А за нами дело не станет. Враг будет разбит. Победа уже близка. Скоро, совсем скоро мы будем в Берлине".

В это он верил твердо - скоро вместе со своими "орлами" он будет в Берлине. Но он хорошо знал и другое - на пути к столице фашистской Германии ему и его армии предстоит пережить еще немало тяжких испытаний.

Одно из них возникло в тот же вечер, 20 января. Надо было немедленно форсировать Варту. Это была трудная водная преграда. Лелюшенко задумался. Как быть? От местного населения он узнал, что в районе Бурзенино сохранился стодвадцатиметровый мост. Немцы не ожидали, что советские войска так быстро выйдут к реке.

Склонившись над картой, Лелюшенко раздумывал.

- Нам поможет только внезапность, - наконец произнес он и обратился к возглавлявшему передовой отряд полковнику В. И. Зайцеву, который командовал 61-й гвардейской танковой бригадой. - Нужно подобрать лихого командира взвода, чтобы провел разведку боем и, если удастся, захватил мост.

Вскоре на командный пункт явился молодой, но бывалый лейтенант Юдин. Боевую задачу ему поставил сам Лелюшенко. И пятнадцать минут спустя в районе моста через Варту в небо взвились зеленые ракеты: "Мост захвачен".

Через полчаса 61-я бригада уже громила противника в Бурзенино, а по мосту громыхали, перебираясь на западный берег, все новые и новые батальоны четвертой танковой.

Впереди был Одер... На пути к нему Лелюшенко узнал радостную весть: четвертая танковая стала гвардейской.

Для прорыва вражеской обороны на подступах к Берлину были сосредоточены большие силы, огромное количество боевой техники. Цифры подчас бывают красноречивее слов. Вот они, эти цифры: в берлинской операции с нашей стороны участвовало свыше четырех тысяч орудий и минометов, восемь тысяч четыреста самолетов, более шести тысяч трехсот танков.

Генерал-полковника Лелюшенко вызвали на совещание в штаб Первого Украинского фронта. Из сообщения командующего фронтом маршала Конева он узнал план операции. На штурм Берлина по кратчайшему направлению должны были выйти войска Первого Белорусского фронта с приданными им танковыми соединениями генералов Богданова и Катукова. Обойти Берлин со стороны реки Нейсе предстояло частям Первого Украинского фронта. Танкисты обоих фронтов должны были окружить Берлин и ворваться во вражескую столицу.

Это были исполненные предельного напряжения дни. Смелость, помноженная на огромный боевой опыт, сознание того, что война подходит к концу, - все это умножало силы советских воинов.

В ходе операции командующий фронтом приказал Лелюшенко:

- Армии выйти в район Потсдам - Бранденбург. Завершить окружение берлинской группировки противника. Не допустить подхода войск с запада.

Через несколько дней генерал-полковник Лелюшенко докладывал:

- Задача выполнена. Уральцы с запада ворвались в Берлин. Соединились с войсками Первого Белорусского фронта. Шестой механизированный корпус овладел Бранденбургом, Потсдамом и в районе Кетцина соединился с войсками второй танковой армии Богданова. Пятый мехкорпус перекрывает подходы к городу с юго-запада.

Берлинский гарнизон сложил оружие. Началась капитуляция гитлеровских войск и на других участках фронта. Но в эти дни, за несколько сот километров от Берлина, на чехословацкой земле разыгралась кровавая трагедия. Там находилась большая группировка немцев, которая продолжала сопротивление. Гитлеровцы вымещали свою ярость на жителях Праги. Чешские патриоты восстали. В Праге началась неравная борьба.

Из древнего города на Влтаве по радио донесся призыв: "Помогите, мы истекаем кровью! Помогите, мы сражаемся из последних сил!"

Гвардейцы танковых армий Лелюшенко и Рыбалко спешно сели в свои стальные машины и запустили моторы. Они совершили беспримерный по стремительности бросок: с боями прошли через Дрезден и Рудные горы, пробились сквозь леса и вражеские заслоны. У города Фрейберг советские танкисты разгромили оборону противника и 9 мая в три часа тридцать минут вошли в Прагу. Это был изумительный по мастерству марш-маневр. Фашистская группировка войск Шернера, насчитывавшая около миллиона солдат и офицеров, капитулировала. Братская Прага была спасена.

... Парад Победы на Красной площади подходил к концу. Лелюшенко глядел на сваленные у подножия Мавзолея вражеские воинские реликвии. Среди них были и знамена шестнадцатой и семнадцатой танковых фашистских дивизий, дивизий "Герман Геринг" и "Бранденбург", двадцатой мотострелковой эсэсовской дивизии и других дивизий, разгромленных четвертой танковой армией.

... На другой день после парада Победы Лелюшенко уехал из Москвы. Военная легковая автомашина мчала его к родному Дону.

Был поздний июньский вечер, когда генерал подъезжал к станице Мечетинской. Он был отнюдь не сентиментален, но сердце его взволнованно забилось. Вот она, родная станица, милая и дорогая донская земля!.. Как бы высоко ни поднялся человек, а родной край всегда живет в его душе, согретой неизбывным теплом сыновней любви.

Лунное сияние заливало шоссейную дорогу, на которой мечетинцы встретили своего прославленного земляка. Он обнялся с братьями, с постаревшей сестрой Матреной. К нему тянулись руки с букетами полевых цветов, он видел радостно сияющие лица, слышал берущие за душу слова сердечного привета... И кто бы в эти минуты угадал, о чем думал человек в парадном светло-синем мундире с погонами генерал-полковника, дважды Герой Советского Союза, кавалер четырнадцати орденов и девяти медалей? Дмитрий Данилович Лелюшенко, слушая приветственные речи, глядел на русоголового хуторского мальчишку. Ему вспомнились далекое безрадостное детство, батрацкая доля, тяжкий труд на помещика. Отсюда, из станицы Мечетинской, он, крестьянин-бедняк, начал свой трудный путь, приведший его к славе. И генерал, протянув руку, привлек к себе малыша.

"Вот для кого мы завоевали победу!" - думал он.

И вслух сказал:

- Ну, малыш, расти!