У НАС - НОВЫЙ ЗАСЛУЖЕННЫЙ!

     Вчера поздно вечером в театр музыкальной комедии пришло известие, что Указом Президента России актер Евгений Хандак удостоен звания «Заслуженный артист России».

    Он проработал в театре более тридцати лет и сыграл более ста ролей. Сейчас Евгений Хандак занят восстановлением постановки «Бабий бунт», в которой сам играл со дня премьеры в 1974 году. Именно «Бабьим бунтом» и откроется сезон в новом здании театра.

Любимыи Щукарь бывшего президента

Во время недавнего визита в Ростов первый президент России встретил здесь своего кумира юности - певца Евгения Хандака. На спектакли с его участием Борис Николаевич ходил 37 лет назад, еще работая строителем в Свердловске. Хандак и не подозревал, что у него есть такой знаменитый фанат.       Приведите мне Хандака       Летом прошлого года Борис Николаевич прибыл в донской край неофициально. Встретиться со старыми знакомыми, половить рыбку. Сопровождали бывшего президента первые лица Ростовской области. Перед тем, как повезти Ельцина на природу, провели, как водится, по достойным объектам. Заехали в музыкальный театр. Там шла репетиция «Бабьего бунта», как раз на донскую тематику - лихие казаки, чернобровые казачки, дед Щукарь. Когда в зал зашел Ельцин, все участники действа хором пели казачью песню. И тут Борис Николаевич грянул: «А где Хандак?» Заслуженный артист России Евгений Хандак исполнял в «Бабьем бунте» роль Щукаря.      - Почему Хандак? Кто он Борису Николаевичу? Или сделал что-то не то? - лихорадочно соображали артисты и чиновники.      Для самого Евгения Васильевича внимание государственного мужа тоже было полной неожиданностью. Хотя некогда Ельцин был поклонником ростовского артиста. Только с тех пор прошло 37 лет.      - Когда Борис Николаевич был первым секретарем обкома КПСС в Свердловске, я там работал в местном театре оперетты, - рассказывает Евгений. - В Свердловске культурная жизнь кипела. Очень сильный театр оперы и балета, драматический театр, оперетта. Ельцин часто бывал на премьерах во всех театрах, но больше всего любил оперетту. Бывало, вместе с Наиной приходил за кулисы - выразить признательность. Хохмил. У него с чувством юмора было все в порядке. Свердловчане Ельцина любили. Он поднимал промышленность, строил жилье для молодежи. Энергия в нем кипела и бурлила. Но я мало интересовался политикой. У нас - артистов, был свой мир.      В Свердловске Хандак блистал в ролях простаков - Яшка-артиллерист в «Свадьбе в Малиновке», Бонни в «Сильве», часто играл моряков. Уж очень фактурный у Хандака получался матрос: огромные глаза синего цвета, вихрастый чуб из-под бескозырки. Когда танцевал «яблочко», публика тоже пускалась в пляс. Танцевал Евгений мастерски. Выделывал двойные пируэты не хуже балетных. Таким вот обаятельным задорным парнем и запомнил Хандака Ельцин.      Любил, когда «тюрьму качало»      - Папа - директор учебного автокомбината, шишка по тем временам, забрал маму из артисток: дескать, не солидно супруге уважаемого человека народ веселить, - рассказывает Хандак. - А я, ничего, всю жизнь веселю. И доволен.      Борис Николаевич едва узнал Хандака в гриме Щукаря. Обнял, руку пожал, засмеялся:      - Ну что, до сих пор тюрьму качаешь?      - «Летучая мышь» была любимой опереттой Бориса Николаевича, - продолжает Евгений. - Он обожал сцену, когда пьяный тюремщик грешил на заключенных: мол, паразиты, опять тюрьму раскачали. Я, правда, тогда играл не тюремщика, а его помощника. Запомнил, значит, Борис Николаевич. В Ростове мы бывшему президенту сюрприз сделали: как закончилась репетиция «Бабьего бунта», спели его любимую «Калину кудрявую».      Ельцин выглядел элегантно. С удовольствием с нами сфотографировался.      Ельцин уехал, и коллеги обступили Хандака:      - Ну, Евгений, сколько лет скрывал, что кореш президента!      - В друзьях я у него не ходил, - честно признается Хандак. - Просто нравился ему, как артист. А так чтобы вместе выпивать, по душам поговорить, в компании повеселиться, - такого не было.      На «Авось» с Лукашенко      Борис Николаевич уехал и так и не узнал, что его любимец в жизни тоже немало успел.      300 ролей в театре. А недавно стал режиссером. В Белорусском музыкальном театре поставил «Юнону и Авось». Кстати, спектакль оценил сам Рыбников: «После Марка Захарова никому не удавалось добиться полного звучания рок-оперы. В Белорусском театре это есть».       - В Белоруссию меня пригласил генеральный директор театра Алексей Исаев, бывший артист Ростовской музкомедии, - говорит Евгений. - Сначала задумали «Бабий бунт» ставить: я ведь уже 28 лет, как хранитель этого спектакля и, стало быть, казачьих традиций. У меня от атамана войска Донского Водолацкого и орден имеется «За возрождение донского казачества» и звание вахмистра мне присвоили. Но в Минске с казачеством решили повременить. Поставим «Бабий бунт» к 100-летию Шолохова. Спустя полгода после премьеры «Юноны» Хандака срочно вызвали в Минск: спектакль решил посетить глава правительства Лукашенко со своим кабинетом министров. Вместе с чиновниками пришли и 16 человек из Синода.        Нам в яме видно все!        А еще Евгения Хандака знают в театре, как колоритного рассказчика и хранителя театральных баек. В театре оперетты всегда случается что-нибудь веселенькое.        - Помню, были на гастролях в Днепропетровске. Лето, жара несусветная. На представлениях обливаемся потом. В «Белой акации» у меня роль одесского моряка Сашки. С моим партнером, который играет моряка Лешку, мы на краю оркестровой ямы поем веселые куплеты: «Мы моряки, ребята из Одессы...» Кидаем взгляд вниз и хохочем. Публика думает, что так и надо: дескать, моряки веселье изображают. А мы, глядя на дирижера, который стоит, как положено, в черном фраке, из-под которого выглядывают цветастые трусы, просто не можем сдержаться. В таких же нарядах и весь оркестр. Невмоготу было ребятам надевать на себя еще и концертные брюки. Яма-то глубокая. Их всех видать только по пояс. Но дирекция запретила бороться с жарой таким образом: ладно бы улыбались только матросы - Лешка и Сашка, так героиня Тося - девушка по роли очень серьезная, не выдерживала испытания. Надо грустить, а у нее улыбка все шире и шире. Разыгрывали мы друг друга постоянно. Нашему мэтру Сан Санычу Ветрову как-то перед выходом на сцену прибили туфли гвоздиками к полу. Я сам, бывало, шутил. В «Баядере» есть сцена, где поклонники танцовщицы бегут через всю сцену с корзинами, полными цветов. В одну корзину я подложил чугунную болванку (штанкетный груз). Актеры схватили по корзинке и вприпрыжку побежали с ними на сцену. Тот, кому достались цветы с грузилами, бежать не смог - еле дошел на полусогнутых.       - А как же не шутить в оперетте? - считает Евгений Хандак. - Жанр обязывает.

«ХОЗЯИН» ДВУХ ТРЕТЕЙ СЦЕНЫ

Недоумённо вскинутые брови и этот бесконечный вопрос «Эрнст Хайдебрехт у вас в Ростовском музыкальном театре?» доводили меня до бешенства во время очередной командировки в столицу. Его повторяли асы музыковедения, сценографы и другие деятели сцены. Со всем пылом южанина я набрасывался на обидчиков величия моего города. Но однажды меня осенило: да ведь они знают Эрнста Давыдовича десятки лет. Для них он не просто талантливый художник — легенда! И эта «легенда» работает ныне главным художником Музыкального театра:

— Как я оказался на Дону? С одной стороны, абсолютно неожиданно; с другой — вроде всё было предопределено. И в Москве, и в Германии я слышал, что в Ростове открылся какой-то театр с молодой талантливой труппой и удивительным художественным руководителем. Неожиданный звонок от него: «Я был бы горд, если бы на сборе труппы вы стояли со мной в качестве главного художника». Любопытство победило. А когда приехал, будто в прошлое окунулся. Встретил друзей, работавших в Минске. Встретил детей закулисных, ставших высочайшего класса специалистами… Творчество притягивает личностей. А личности же создают оперную труппу или, фактически из ничего, рождают балетный коллектив. Знаю: за сценографию к ростовской «Шехеразаде» или «Болеро» мне не было бы стыдно ни в Москве, ни в Берлине…

7С:— Вы — дитя войны, русский немец. Уверен, немало пережили. Да и десятков шесть, вероятно, уже за плечами. Чего больше было в вашей жизни — горя или счастья?

— Счастья. И это не только семья, работа, жизнь. Иногда ведь и сегодняшнее горе, беда оборачиваются ступеньками пьедестала. Вот я родился в Прикумске — рядом с Минводами. Выслали семью в войну в Казахстан. Но в Семиозёрске был художник Фёдор Иванович. Он без конца на продажу рисовал «ковры» — «Плывущий лебедь» и «Казах на лошади». Взял меня в помощники, приспособил учиться на заочном в московском Доме народного творчества. Потом я, вопреки воле родителей, мотанул в Алма-Ату поступать в художественное училище. Поступил только потому, что чемодан мой деревянный отцовский был полон картин.

На диплом «Сказание о граде Китеже» выбрал. Что поднялось! В опере же этой всё ведь на вере в Господа построено, а в 65-м священников направо-налево сажали. А уж когда прорвался к дипломной комиссии и выставил свой пятиплакатный «Иконостас», поток мерзостей так и хлынул. Дошла очередь до председателя Союза художников Казахстана Кимбаева. Он сразу сказал в лоб: «Правильно, ребята. Эта работа не для училища. Она должна стать достоянием республики!». «Кижи» тут же купили в Национальную галерею, потом ещё девять работ. Меня пригласили главным в ТЮЗ. Он же отправил мои эскизы на республиканскую выставку, потом — всесоюзную. Как раз начался отбор на всемирную. Так вот — взяли моё, а не великого Рындина. Думаете, хвастаю? Нет, отвечаю. Ведь со ссылки всё и началось, почти верной смерти. А обернулось великим счастьем. Новой жизнью.

7С:— А в музыкальный театр как попали?

— Как в анекдоте. Случайно вступил. Сын великого певца казахского Ермека Серкибаева написал балет «Аксак-кулан» («Хромой осёл»). Попросил сделать эскизы. Посмотрел: «У меня в музыке такого нет», — и сел переписывать. Зато потом сделал «Севильского цирюльника» по спецзаказу самого Серкибаева для Москвы. На сдачу «Щелкунчика» приехали два живых классика балета: Фёдор Гусев и Дмитрий Бельский. Первый потом всем говорил: «Уж простите, что в Алма-Ате живёт единственный художник, понимающий Чайковского». А Бельский: «Если буду ставить, то только с тобой». Думал, обычный трёп. Но вдруг звонок: Гусев зовёт в Питер на постановку. И это было моё первое «Лебединое». Абсолютно не похожее на нынешнее — ростовское.

7С:— Странно. Я фамилию Гейдебрехт (так до недавнего времени «писался» Эрнст Давыдович) впервые услышал в связи с неожиданным космическим взлётом свердловской оперы…

— Свердловск!.. Это моя академия. Поехать туда меня Женя Колобов уговорил. Неимоверного таланта оперный режиссёр… был. Но уже даже первую свою премьеру «Щелкунчик» (до сих пор по миру ездит) делал без друга. Извинившись тысячу раз, он уехал в Петербург. А судьба мне послала режиссёра Сашу Тителя, который начинает репетировать потрясающего «Бориса Годунова»…

На моё решение очень подействовала «Троица» Андрея Рублёва. Я её неожиданно какой-то чёрной увидел в Загорском монастыре. Уж слишком забивали суть роскошный оклад и бархат, на котором она стояла… Вместе с Тителем мы десятки раз прокручивали каждую деталь макета, каждый переход. Их потом назвали «шекспировскими». Получился потрясающий спектакль.

Но главное, что было понято мною в Свердловске — я хозяин двух третей сцены, режиссёр — одной. Какая ответственность за художественное, техническое исполнение, за каждый сантиметр пространства на сцене. Эту же мысль я обязательно втолковывал всем участникам различных лабораторий, что стали собирать при нашем театре. Даже с Альфредом Шнитке познакомился на них. Вот в жизни-то как бывает: 17 лет в Алма-Ате не последний человек был — никто в стране не знал. А тут сразу стал знаменит.

7С:— А мне казалось, что слава пришла к вам в Минске.

— Минск… Мы же туда втроём собирались. Но Колобов «Москву» получил, Титель «евреем» оказался, а как я — немец в партизанскую республику выехал — долгое время никто понять не мог. Мало того, я там Государственную премию получил, о которой мне сообщили уже в Германии. За «Дикую охоту короля Стаха». Я оформил там такие разные спектакли — «Ромео и Джульетта», «Лебединое», «Войну и мир», «Кармина Бурано», «Весну священную». Когда мы проводили Первый Международный фестиваль, все показывали по одному спектаклю, а у меня оказалось — семь. Во время ночных споров их иначе, чем «театр Гейдебрехта», не называли. Может, и потому, что все оформленные спектакли транслировались на всю «ту» страну, за рубеж. Это уж потом была Москва, Германия с пятнадцатью спектаклями и… Ростов…

ХАЧКАР СУРБ ХАЧ ВНОВЬ В СУРБ ХАЧЕ

Одновременно с основанием города Нор-Нахичевана и окрестных селений начинается возведение церквей. Соборный храм Григория Лусаворича (Просветителя), который располагался в центре Нор-Нахичевана, был самым крупным из них. В то же время к северу от города (ныне северный жилой массив Ростова-на-Дону) предводителем российских армян, архиепископом Овсепом Аргутинским основывается мужской монастырь Сурб Хач. Как указано в рукописи О. Аргутинского "Давтар" ("Дневник") закладка монастыря состоялась 9 сентября 1783 года, то есть в один день с освящением уже возведенной церкви Сурб Лусаворич. Строительство монастыря завершилось только в 1792 году.

Самой значимой святыней монастырского комплекса считается большой хачкар Сурб Хач, датируемый XI веком. В XI - XIII веках жители средневековой столицы царства Баградитов Ани, гонимые турками-сельджуками, а затем монголо-татарами, покинули свой великолепный город и родину. Большая часть из них после долгих скитаний, оказалась в Крыму. Вывезенный из Ани хачкар Сурб Хач послужил основой для крымского одноименного монастыря, воздвигнутого в 1385 году в окрестностях города Старый Крым и пять веков украшал его. Нам хорошо известны обстоятельства переселения крымских (анийских) армян на Дон в 70-е годы XVII века. С июля и до осени 1778 года они тремя группами покидают свою вторую родину, взяв с собой только самое необходимое, в том числе и церковное имущество, 800 хачкаров, включая хачкар Сурб Хач.

В архитектурном облике сооружаемых на Дону церквей бывшие жители Крыма пытались сохранить образ и имена оставленных храмов. А для строительства монастыря Сурб Хач (названного в честь старокрымского) даже избрали холмистую местность, несколько напоминавшую крымскую. Сходство также усиливали два родника. Во вновь построенных церквах неотъемлемым элементом художественного убранства становились привезенные из Крыма орнаментированные хачкары. Они располагались на фасадах и в интерьерах храмов. Особую символическую роль играл хачкар Сурб Хач, помещенный в церкви мужского монастыря.

В конце XIX века хачкар обрамляла позолоченная стеклянная рама, дополняли его два креста: большой медный и небольшой серебряный, которые исчезли после разграбления церкви в 20-е годы. Внешний вид хачкара не отличался особой изысканностью. Сделан он был из базальта. Надписи на нем отсутствовали. На лицевой стороне креста-камня выделяются два изображения: крупный крест и розетка над ним, символизирующая вечную жизнь, которые типичны для хачкаров древнего происхождения.

В 1924 году монастырская церковь была покинута настоятелем, а затем ограблена. Большой хачкар был перевезен в Соборный храм Сурб Лусаворич. А когда в 30-е годы и он был закрыт, хачкар Сурб Хач был установлен в кладбищенской церкви Святого Карапета. И только теперь, благодаря пониманию настоятеля церкви священника Карапета Молекяна, древний хачкар вновь "вернулся" в монастырскую церковь Сурб Хач, где размещается музей русско-армянской дружбы и по воскресеньям проводится святая литургия.